– Жертв женского пола часто насилуют, – услышала она, как Халениус сказал тихим голосом в гостиной. – Мужского тоже, кстати. В Мексике отрезают ухо или палец и отправляют семейству жертвы. В бывшем Советском Союзе выдирают зубы…
– А в Восточной Африке? – спросил Шюман почти шепотом.
Она выпрямила спину и навострила уши. Халениус закашлялся.
– У меня нет никакой точной статистики, но смертность высока. У злодеев хватает оружия, заложников часто могут просто застрелить. А Сомали – страна, где нанесение увечий входило в законодательство. Традиционно отрезают все внешние части девичьих половых органов…
Она повернула кран в раковину и подставила руки под холодную воду. Голоса утонули в ее шуме. Она хотела плакать, но была слишком сердитой.
Всему есть свои пределы. Анника не жаждала слушать об изувечивании маленьких девочек. Ей требовалась помощь, но не за такую же цену. Правительство могло умыть руки, но она отказывалась брать на себя ответственность за все насилие в мире. И не собиралась предоставлять свой дом и спальню целой толпе чужих мужиков.
Она закрыла воду, вытерла руки, открыла дверь и вышла из ванной.
– Похоже, ведь есть разные пожелания в связи с данным похищением, одновременно деньги и политика, – сказал Шюман, когда она проследовала к своему углу дивана.
Халениус подобрал ноги, пропуская ее.
– Или речь также может идти о комбинации желаний, которые, собственно, не должны противоречить одно другому. При мысли о ситуации в Восточной Африке…
Анника примостилась среди подушек и посмотрела на небо, из-за холода оно выглядело как стекло. Только бы дети не замерзли в парке. Она сама отморозила левую ногу однажды зимой у бабушки в Лукебю, хуторе на землях Харпсунда, который бабушка могла арендовать все те годы, пока она числилась домоправительницей загородной резиденции премьер-министра. Еще сегодня у Анники остались проблемы с пальцами на ней, они коченели и становились бело-голубыми от малейшего холода. Когда Томас увидел их в первый раз, он по-настоящему испугался и хотел вызвать скорую. Он вообще толком не умел справляться с телесными проблемами. Хотя и не мерз, конечно, как раз сейчас в Сомали наверняка ужасно жарко. Ей вспомнилась желтая, выжженная солнцем земля на спутниковой фотографии Либоя…
–…географических и культурных предпосылках, – сказал Халениус.
– А похитители? – спросил Шюман. – Что они за люди?
– Их группы на удивление похожи по всему миру, – сказал статс-секретарь. – Зачастую одна такая состоит самое большее из восьми – десяти человек под руководством одного сильного лидера. Те, кто похищает людей в коммерческих целях, смотрят на самих себя как на обычных работяг, например на виноградниках, они ходят на работу, и берут отпуск, и занимаются семьей в свободное время. Довольно часто они фактически друзья детства, или учились вместе, или члены одной и той же политической или религиозной группы. И обычно начинают свою карьеру как заурядные мелкие воришки, с краж из бутиков и банковских ограблений и других активностей криминального свойства.
Она посмотрела на Халениуса. Он сидел в ее кресле неслыханно спокойный, в носках без тапок и в застегнутой на все пуговицы рубашке с засученными рукавами, волосы торчком.
Для Джимми Халениуса это просто был еще один рабочий день, пожалуй, чуточку более интересный, чем обычно, поскольку ему представился случай использовать свои знания, а у него их накопилось великое множество, он же фактически знал и мог все.
– Похитители, действующие по религиозным и политическим мотивам, немного отличаются, – продолжал вещать он. – Их лидер часто высокообразованный парень, пропитавшийся революционным духом, учась в университете. Он занялся данной деятельностью в попытке глобально изменить мир, но стоит ему почувствовать вкус денег, прикоснувшись к выкупу, он обычно холодеет к политике.
– Именно с таким мы имеем дело? – спросил Шюман.
Халениус допил остатки кофе из своей чашки.
– По-моему, да, – ответил он. – Звонивший злодей говорил на хорошем восточноафриканском английском, у него за плечами, очевидно, университет в Найроби.
