«С огромными предостережениями перенесли его из поезда, — описывала этот случай Анна Вырубова. — Я видела его, когда он лежал в детской: маленькое восковое лицо, в ноздрях окровавленная вата. Врачи возились около него, но кровь не унималась. Один из медиков предлагал использовать последнее средство — это достать какую-то «железу из морских свинок».
Императрица стояла на коленях около кровати, проклиная тот день и час, когда она не прислушалась к советам Друга и разрешила императору взять сына в столь опасное для него путешествие. Через несколько минут, видимо сообразив, что надо все-таки что-то делать, Александра Федоровна сейчас же послала Анну Вырубову к Распутину.
Он вскоре прибыл во дворец, подошел к кровати Алексея, перекрестил больного, помолился перед иконами, что-то прошептал себе под нос, потом, грозно взглянув на вызванных из Петербурга врачей, успокоил всех утверждением, что и на сей раз Бог сохранит жизнь царевичу.
Мальчик, как только увидел приближающегося к кровати Григория Ефимовича, сразу же успокоился. Он стал ровнее дышать, бледность исчезла, и вскоре он заснул крепким сном. А через несколько часов состояние его здоровья значительно улучшилось, жар спал и кровотечение остановилось. Распутин вернулся домой в отличном настроении.
«Я видела этот чудесный результат собственными глазами не один раз, — вспоминала великая княгиня Ольга Александровна, — я также знала, что это признают его (Алексея. — В. Т.) лечащие врачи. Профессор Федоров, выдающийся специалист, пациентом которого был Алексей, не раз говорил мне это, вместе с тем все врачи крайне не любили Распутина».
Фрейлина Е. Н. Оболенская, удаленная от двора из-за нападок на Григория Распутина, рассказывала, как она «присутствовала однажды при разговоре врачей во время одного из наиболее сильных припадков гемофилии, когда они были бессильны остановить кровотечение. Пришел Распутин, пробыл некоторое время у постели больного, и кровь остановилась».
Вырубова вспоминала, как в начале 1916 года ни лейб-хирург Сергей Петрович Федоров, ни другие известные всей России доктора не могли во время нового приступа остановить кровь — и вновь императрица послала за Распутиным.
«Он приехал во дворец и с родителями прошел к Алексею Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил наследника, произнес: «Пока я с тобой, ничего не случится», сказав родителям, что серьезного ничего нет и им нечего беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось».
Профессор Федоров писал своему коллеге в Париж: «…Как врач объяснить это не могу, но как свидетель констатирую — кровотечение остановлено!».
Джанумова оставила свидетельство о другом случае, когда при ней Распутину позвонили из Царского Села и сообщили о плохом самочувствии царевича.
— Что? Алеша не спит? Ушко болит? Давайте его к телефону… Ты что, Алешенька, полуночничаешь?
— Болит…
— Болит? Ничего не болит. Иди сейчас ложись… Лег?
— Лег.
— Ушко не болит? Так… Не болит, говорю тебе. Слышишь? Спи, сынок, спи…
Через пятнадцать минут опять позвонили. У Алеши ухо больше не болит. Он спокойно заснул. Григорий Ефимович вернулся к гостям.
В мае 1916 года Григорий Распутин заверил Александру Федоровну, что, когда Алексею исполнится двенадцать лет, его здоровье начнет улучшаться…
И в самом деле, вторая половина 1916 года не была отмечена какими-либо серьезными ухудшениями здоровья наследника, Алексей стал поправляться. Подобный факт отмечали лечащие врачи. Его страшная болезнь все более отступала, и к 1917 году он выглядел лучше. Он ничуть не походил на страдавших от той же ужасной болезни детей сестры императрицы принцессы Ирины, супруги принца Генриха Прусского.
Но последний период жизни Алексея Николаевича, с марта 1917-го по лето 1918 года, оказался одним из самых худших, с повторяющимися приступами гемофилии, вызванными кровотечениями. Дошло до того, что самостоятельно он уже не передвигался, а отец или мать вывозили его на прогулку в инвалидной коляске.
«Теперь и лечат меня, и молятся, а пользы нет, — говорил сам наследник, когда Распутина не стало. — А он, бывало, придет, принесет мне яблоко, погладит меня по больному месту, и мне сразу становится легче».
