Распутин дорожил своими отношениями с царской семьей, гордился ими и долго не был уверен в их прочности.
«Не думай… что с царями легко говорить. Нет, трудно, аж губы кровью запекаются, весь съежишься, когда даешь им какой-либо совет…» — воспроизводил его слова Илиодор, он же вспоминал, как Распутин боялся, что «враги… царицу смутят», или как пошла у него кровь горлом, когда он у Александры Федоровны попросил денег для паломников и долго не получал ответа.
Если вначале он охотно рассказывал многим о своей «дружбе с царями», то с годами стал сдержаннее. «Разговоры о том, что он хвастал своей близостью к Царскому Селу, не верны, — показывал журналист Манасевич-Мануйлов о последнем годе жизни Григория Ефимовича. — Наоборот, он скрывал перед малознакомыми людьми… Он говорил о том, что может сделать что-то, добиться того-то, но старался точки над «i» не ставить».
Ольга Александровна, младшая сестра царя, оставила в своем дневнике запись о том, как в один из осенних вечеров 1907 года Николай II спросил, хочет ли она познакомиться с интересным крестьянином «из Сибири», и, получив утвердительный ответ, ввел ее в детскую. Она увидела Распутина в окружении царских детей, уже в ночных рубашках.
«Кажется, он нравился детям, — записывала она, — они чувствовали себя с ним непринужденно. Вспоминаю маленького Алексея, вообразившего себя кроликом и прыгающего по комнате. А затем, совершенно внезапно, Распутин схватил его за руку и повел в спальню, мы трое последовали за ним. Наступило молчание, словно мы были в церкви. В спальне Алексея не горело ни одной лампы, слабый свет исходил только от лампадки перед чудной иконой. Ребенок, очень спокойно, стоял рядом с гигантом, кивавшим головой. Я поняла, что он молился… Я поняла также, что мой маленький племянник молится вместе с ним. Я не могу описывать это — но я была тогда совершенно уверена в искренности этого человека…»
Хотя на великую княгиню Ольгу Александровну произвели впечатления отношения Распутина с царскими детьми, она подчеркивает свое личное нерасположение к нему: «Я понимала, что оба они — и Ники, и Аликс — надеялись, что мне понравится Распутин. Я была, конечно, под впечатлением от произошедшего в детской. Я приняла во внимание его искренность. Но, к сожалению, я так никогда и не смогла расположиться к нему… из-за его любопытства, безудержного и бестактного. В будуаре Аликс, побеседовав с ней и Ники несколько минут, Распутин ждал, когда подадут чай, и вдруг буквально засыпал меня весьма дерзкими вопросами: счастлива ли я, люблю ли своего мужа? Почему у меня нет детей? У него не было никакого права задавать такие вопросы, поэтому я на них не ответила. Боюсь, что Ники и Аликс чувствовали себя довольно неловко. Помню, какое я чувствовала облегчение, покидая дворец в тот вечер, и, садясь в личный вагон поезда, следовавшего в Санкт-Петербург, сказала себе: «Славу Богу, он не последовал за мной на станцию».
Эти вопросы, может быть, и были неуместны, но заданы они довольно проницательно. Брак великой княгини Ольги Александровны с психически неуравновешенным князем Петром Ольденбургским был устроен за нее властной матерью, когда ей было девятнадцать, а ему тридцать три года. Брак в самом деле оказался несчастливым и был наконец, после долгих проволочек, расторгнут в 1916 году.
В декабре 1905 года, в самый разгар первой русской революции, у Распутина произошла неприятная встреча еще с одним представителем царской фамилии — великим князем Николаем Николаевичем.
— А фамилия-то у тебя поганая, — заметил чуть ли не с порога великий князь. — Впрочем, и с такой жить можно… Живет же генерал от артиллерии Бордель фон Борделиус — куда гаже? Прости, Господи… А камергер Бардаков постеснялся своей фамилии и с высочайшего соизволения, болван, стал Бурдуковым.
Неожиданно Николай Николаевич осекся. Прямо на него, не мигая и завораживая, в упор глядели потемневшие зрачки старца.
— Ну и глаза у тебя! Смотреть страшно…
— А ты не смотри, — дерзко вымолвил Григорий, — есть храбрецы, что со мной в гляделки хотят поиграть, да потом до первых петухов заснуть не могут.
