— Но это жестоко… Гитлер…
— А, перестаньте. Гитлер утвердил программу эвтаназии — физического истребления душевно больных. Мы поступаем куда гуманней, мы им оставляем жизнь. И я надеюсь, что нам удастся обучить больных после проведения лоботоми ухаживать за собой, совершать какие-то элементарные физические действия… Представляете? Мы сделаем больных — больных душевно — физически здоровыми рабочими. 3амечательно! Огромная помощь народному хозяйству.
— Но как они попали в институт?
— Это отработанный материал, — равнодушно ответил профессор. — В стране закрываются психиатрические клиники, интернаты… Этих придурков просто нечем корить. А мой институт, так сказать, на хозрасчете, мы сами окупаем свои исследования, сами финансируем работу ученых и содержание лабораторного материала. И, если все получится как надо, мы сможем поставлять в частные структуры послушных, не склонных к стачкам и политическим противостояниям рабочих…
— Рабов?
— Зачем так социально вульгаризировать серьезную научную проблему. Раб — это живое существо, он страдает от рабства. Мои пациенты уже перешагнули через страдание. Они просто работают. И довольствуются самой простой грубой пищей. Они становятся полезными элементами новой социальной системы.
— Вначале димедрол, потом галоперидол, затем лоботомия, потом…
— Потом — суп с котом, или просто суп. Как вы насчет того, чтобы слегка перекусить в нашей столовой? У нас прекрасно кормят.
— Что-то после вида этих изможденных детей у меня пропал аппетит.
— Вы подумали, что мы их морим голодом? Как не стыдно, Мариночка… Если хотите, можете пройтись по палатам и убедиться, что им дают все: рисовую кашку на молоке, белый хлеб с маслом и сыром, молочный суп с макаронами и кофе со сливками и булочкой. Они такие худенькие, потому что выздоравливают после операции.
— А тот, что до операции? Он почему такой тощий?
— А он уже трижды от нас убегал. Намается по вокзалам и подъездам, наголодается, дурачок, и все равно к нам возвращается.
— Добровольно?
— Ну, не совсем: мы уже вложили в него средства, — пробовали на нем различные препараты. Теперь он — ценное для нас институтское имущество. Милиция помогает вернуть сбежавших.
Разговор продолжался уже в столовой, если так можно назвать роскошное помещение на первом этаже, после евроремонта украшенное современными модернистскими скульптурами и фресками и, как ни странно, довольно приличными, «штучными» сюрреалистическими картинами.
— Это работы наших научных сотрудников и некоторых пациентов, — сказал Моров.
— И кто ж из них более безумен? — не удержалась Марина.
— Вы знаете, Мариночка, психически абсолютно здоровых людей нет.
— Пока им не сделали лоботомию? — опять не удержалась Марина.
— Да… Если хотите, да! Давайте отбросим все это наносное лицемерие, все эти придуманные фарисейские законы так называемого цивилизованного общества. Взгляните на проблему реально, трезво… В каждом обществе есть верхушка, люди, занимающие особо привилегированное положение. Элита. И есть, — ну, назовите это как угодно, — толпа, быдло, электорат…
— Электорат? Это интересно…
— А что? Вы действительно думаете, что люди голосуют разумом? Нет, деточка, ошибаетесь. Они голосуют за того, на кого им покажут средства массовой информации, родные и близкие, вожди, вызвавшие у них безграничное доверие. Управлять электоратом, как это ни покажется странным, проще, чем вы думаете…
— Проще, сложнее… Для меня важно, что это незаконно.
— Ах, деточка, и эти категории условны. Законно, незаконно. По законам, установленным человеком — одно решение, по божеским законам другoe.
— И все же, раз мы живем в цивилизованном обществе, в котором установлены те или иные законы, их и должно придерживаться.
Она нервно глотнула компота из ананасов с свежемороженной ежевикой.
— В конце концов, правоохранительные органы…
— И с ними сотрудничаем, — успокоил ее Моров.
— Взятки даете? — прямолинейно спросила Марина.
— Зачем взятки? Сотрудничаем, — ответил Моров.
— Как? — в лоб спросила Марина.
— Может быть, чашечку кофе?
— Не откажусь.
Они перешли из столовой в кафе-бар, располагавшийся рядом, — здесь была стойка с напитками, стояли мягкие красно-черные кресла и столики на двоих. Они сели за столик, и длинноногая официантка по кивку Морова принесла им по чашке ароматного напитка.
