В этом крыле «ШИЗО» были только одиночки: пять одиночек, шестая «дежурка». Вот и весь коридор.
Судя по тому, что завтрак подавали вскоре после подъема, сейчас было немногим больше пяти утра.
Его поднял окрик:
— Не лежать. Не сидеть.
Оказывается, ни лежать, ни сидеть на бетонном полу было нельзя.
Ночные «гайдамаки», учитывая, что Князь после процедур, не стали требовать от него соблюдения правил внутреннего распорядка. После процедур Семена и его команды мало кто мог бы простоять больше минуты. Но теперь настало утро, и дневные контролеры уже требовали своего.
— Если нарушишь правила, продлим срок в ШИЗО еще на 15 суток.
"Hy, столько я здесь, конечно, не просижу, — не сказал, а подумал Князь. — Либо сегодня, либо никогда. Впрочем, как это у Флеминга: "Никогда не говори «никогда». Тоже верно. Не будем зарекаться".
Он стоял в центре камеры, на холодном бетонном полу, и ждал, когда в раскрытой узкой амбразуре в дверях появится его «парчушка».
Из разговоров в камерах, в которых он побывал после своей «передислокации» в СИЗО, он знал, как кормят в ШИЗО. Зэки шутили: в «ШИЗО» трехразовое питание — понедельник, среда и пятница, остальные дни разгрузочные. Еще и так говорили: в «ШИЗО» есть дни «летные» и «нелетные».
"Летный" день означал 50 граммов черного хлеба специальной выпечки для «ШИЗО» и кружка кипятка. На обед — 50 граммов сырого рыхлого хлеба и суп с перловой крупой без грамма жира. Суп для «ШИЗО» тоже варился на кухне «СИЗО» отдельно. В подсоленной воде плавали одинокие крупинки или хребтинки неизвестных рыб. На ужин — опять 50 граммов хлеба и кружка кипятка.
"Нелетный" день был покруче. Одна кружка кипятка на день. И все.
Ему повезло: день был «летным».
Однако особо порадоваться этому обстоятельству он не успел. В «амбразуре» появилась алюминиевая кружка с дымящимся кипятком.
— Пей быстро: пять минут на завтрак.
Держать раскаленную от стоградусного кипятка кружку в голых руках было практически невозможно. И, хотя после, пусть и в смягченном варианте, «процедур» горло было сухим как брезентовые штампы пожарного, он сумел сделать лишь три маленьких глотка, обжегших глотку и сделавших жажду еще более мучительной.
Хорошо, он догадался намочить в кипятке кусок и так сырого черного хлеба и, когда амбразура захлопнулась, набил рот тут же начавшим расползаться в пальцах мокрым месивом.
Только он успел помечтать о том, как бы присесть или прилечь (хотя он проспал ночь, что заключенным ШИЗО запрещалось, тело и нервы не успели отдохнуть и просили покоя), как «очко» снова осветилось электрическим светом, которым был залит коридор «ШИЗО», и он услышал голос вертухая:
— Ты Князев? — Не дожидаясь ответа, «гайдамак» сообщил: — Сегодня банный день.
— Какая баня? — сделал вид, что удивился, Князь. — У меня ни мыла, ни полотенца. И потом тут же холодрыга сибирская, я мокрый тут замерзну.
— Знать ничего не знаю. Положена баня, значит — будь любезен.
— Ты меня до чахотки довести хочешь? — не унимался Князь.
— Будешь «выступать», опять ребят вчерашних позову. Или других. У тех выходной. Один хрен, натянут глаз на жопу, сразу в баню попросишься.
— Не имеешь права без полотенца! — качал права Князь.
— Будет тебе полотенце, сучий потрох, — пообещал ласково «гайдамак».
Вскоре действительно раздался лязг дверного замка, дверь открылась, на пороге стоял дежурный вертухай с дубинкой для острастки.
— Сам пойдешь? — сурово спросил он.
— Да пойми ты, это смерть для меня. Ну разреши мне сегодня не мыться, — умолял Князев.
— Меня это не колышет, — вертухай упрямо стоял на своем.
…Демонстрируя явную неохоту, Князев подчинился.
Они остановились перед дверями камеры, которая была переоборудована в баню.
— Раздевайся, — приказал вертухай.
— Прямо здесь, в коридоре? — удивился Князев.
— Из мыльни дверь, увидишь, ведет в раздевалку, там получишь чистое белье. Оттуда тебя другой уж контролер поведет. В другую камеру, второго блока. Это, чтоб мы к вам не привыкали, а вы к нам, — хохотнул он.
Охотно скинув с себя вонючие обноски, Князь вошел в «мыльню».
Довольно большая комната была превращена в мыльное отделение. Других заключенных он здесь не увидел. Было три рожка душа и голые стены. Жара стояла неимоверная. Шел только кипяток.
