Казни, которым подвергал Иван Грозный приближенных (в том числе и теx, кто занимался его "античной библиотекой"), гибель многих из знакомых с ее фондами современников царя привели к тому, что к началу ХVII века уже не осталось лиц, помнивших о замурованных в подземных царских кладовых бесценных рукописях.
Борис Борисович решил найти библиотеку Ивана Грозного.
Он субсидировал два исследования — одно вели студенты и аспиранты МГУ в московских подземельях, второе — сотрудники лаборатории экспериментальной экстрасенсорики, руководимой профессором Лиходеем.
Первыми нашли библиотеку экстрасенсы группы профессора Лиходея.
Они привели Бориса Борисовича, с соблюдением всех законов конспирации, в подземный ход под зданием факультета журналистики МГУ и указали на старинную бронзовую дверь в стене.
"Валеты" Бориса Борисовича, поблагодарив профессора и его учеников за находку, тихо придушили экстрасенсов и закопали тут же, в подземном ходе. После чего попытались открыть дверь, но сделать это с помощью обычных средств им не удалось. Пришлось взрывать направленным взрывом. Благо что в кодлане у Бориса Борисовича всегда были узкие специалисты. Слава Богу, старинное здание Московского университета не рухнуло. Но дверь открылась. За нею в узком каменном мешке в неуютной позе полусидел, полулежал скелет. К сожалению, на костях не было даже старинных золотых украшений, только старый, зеленый от времени медный крест висел на грудной клетке, но его брать не стали.
Борис Борисыч, однако, от идеи не отказался.
Попробовал застраховать еще не найденную им библиотеку Ивана Грозного на 60 миллионов долларов. Единовременный взнос при этом составил 5 процентов от суммы страховки, то есть 300 тысяч долларов.
Больше, чем на 60 миллионов страховать еще не найденную библиотеку ни одна страховая компания мира не соглашалась.
Борису Борисовичу нужно было перебросить по возможности без потерь и без уплаты налогов 60 миллионов долларов, а не 300 тысяч.
А столько ненайденных библиотек в стране на тот момент не нашлось.
Не помогло даже создание резидентом Бориса Борисовича в Андорре, имевшей статус офшорной зоны, своей собственной страховой компании. Эта компания была готова застраховать еще не найденную библиотеку на любую сумму. Но такую сделку не признавала международная финансовая общественность. Швейцарские «гномы» выступили против такой сделки. Испугался и дон Джузеппе. И пришлось хорошую идею отыграть назад.
А время шло. И Борис Борисович понимал — пора линять из этой страны. Пока «клан» у власти, он — на коне. Скинут «клан» в 2000 году, придет лидер той или иной партии или, того хуже, серая лошадка, которой управляет кто-то из тени, — и кончатся связи Бориса Борисовича, и тогда не удержать ему и общак…
Надо было срочно переводить общак за бугор. А как это сделать легально, Борис Борисович не знал. Не могли подсказать толковый ход и его многочисленные и хорошо оплаченные советники. Все чаще он приходил к выводу: единственный выход — переброска всех 60 миллионов налом за бугор с дипломатической почтой, оприходование в его, частном, банке и перевод денег на различные счета в банках Европы так, чтобы вскоре и следов происхождения 6 миллионов воровского общака не осталось…
Надо было покупать дипломатов…
К сожалению, такой источник поступлений денег, как «боксы» в филиале банка Рыбакова, иссяк. Не было ни компромата, ни Рыбакова. Убит.
Основной капитал он трогать не имеет права. Надо искать новые источники поступлений…
ПРОФЕССОР МОРОВ. КНЯЗЬ. ПРОФЕССОР ПАТРИКЕЕВ
Профессор Моров сладко потянулся, вытянул длинные сухие ноги в серых с искоркой брюках, отрезал кончик андоррской сигары, прикурил, выпустил большой сизый клубок дыма, хохотнул и сказал:
— И все же, мой друг, вы не правы, убийство другого человека — это, своего рода, самоутверждение. Это, если хотите, проявление силы человека. Он сбрасывает избыток энергии, и ему это идет на пользу. Я никоим образом не оправдываю убийство. Просто пытаюсь понять, почему люди идут на убийство даже тогда, когда это не сулит им никакой выгоды.
Его собеседник, известный писатель и историк Егор Патрикеев, помахал перед собой рукой, — он сам не курил и не любил дым, даже если это дым ароматной и экзотической в России андоррской сигары.
