– Стройся! – зычно сказал Мал.
У десятка его все получалось бестолково, но постепенно дело пошло на лад.
– За мной, бегом марш!
И вот уже четыре десятка потрусили к воротам Городища. Я даже немного погордился…
Поглядел на оставшихся «моих» отроков и чуть не рассмеялся.
– Не смотрите вы на новеньких, как коты на мышей! Мы все – одна дружина. Князева! Вам с ними служить.
– А стелить им где? – проворчал Идан. – Избу-то, чай, не надуешь, как лягуху, больше она не станет.
– А вон те три клети если использовать? – я кивнул на крепкие срубы, что выстроились в ряд за нашей избой.
– Так то ж клети, там печей нет!
– Поставим, значит. Завтра же всем гамузом раствор замесим да плитняка натаскаем. А клети надо будет с нашим домом в одну большую дружинную избу соединить.
– Я видел сухие бревна! – загорелся Идан, вдохновленный тем, что будет вести хозяйство уже не десятка, а полусотни.
– Вот и займись ими. А остальные – за мной. Будем стекловаренную печь класть.
– Ух ты! – выразил Воист общее настроение.
Надо сказать, что печами я интересовался давно, и по работе (в будущем!) тоже, но все же браться за стекловарение здесь, с нуля, было боязно. Но надо же с чего-то начинать?
Скажу сразу – стекловаренную печь я с отроками строил около недели. Большую, из камня, все как полагается.
И керамические тигли обжег у местного гончара, и шихту заготовил из белого песка, поташа и прочего.
Часы мои показывали 16 сентября, когда я загрузил шихту и уголь. Целый день и всю ночь шихта в тиглях спекалась, выделяя обильную пену из шлаков. Получилась стекловидная фритта.
Времени я, впрочем, не терял. Пока варилось стекло, я с кузнецом на пару «сочинял» длинную железную трубку для дутья. Попотеть пришлось изрядно, но трубку я таки сделал и даже деревянный мундштук вставил, чтобы губы не обжечь.
Когда фритта остыла, я ее разбил на куски и лучшие из них – без пены, без пузырей и свилей – уложил в тигель для окончательной варки.
Она заняла всю ночь, а с утра, помолясь неведомым богам, я опустил трубку в тигель, намотал вязкое стекло, отливавшее желтизной, и выдул сосуд. Разрезал, выровнял, дал медленно остыть в отжигательном отделении печи, а к вечеру вынул тепленькое стекло. Оконное!
И довольно-таки прозрачное. Правда, чтобы различить сквозь него человеческое лицо, надо было приблизиться – уже в шаге от окна все расплывалось. Но это все пустяки, главное – светло стало!
Мы прорубили, пропилили проем побольше и вставили две рамы – стекла хватило в обрез. Ничего, еще наварим!
* * *
К началу октября, именуемым здесь листопадом, мы сложили еще три печки в пустующих клетях. Клети стояли на одной линии с дружинной избой, так что добавить стен из бревен между ними оказалось несложно – получилось что-то вроде тамбуров, соединяющих вагоны.
Вставили стекла – по одному окну на клеть, протопили печки…
И вышла очень даже приличная казарма, то бишь дружинная изба. Смотришь издали и радуешься – из труб дым идет…
Казалось бы, обычный вид, но на всем пространстве от Ладоги до Киева нету ни единой трубы! Наши – первые.
И пример оказался заразителен – еще в двух дружинных избах стали трубы выводить. Я подрабатывал консультантом…
Про поляну с идолом я и думать забыл – некогда было. Весь день шуршал, как тот электровеник.
Неожиданно богатеть стал. «Стекольный король»!
Однажды, забавы ради, накрутил на стержень стеклянные «глазки», бусины из разноцветного стекла, похожие на карамельки.
А они здесь дорого стоят, и берут их нарасхват. Ими же еще и рассчитываются, как деньгами. Стоят бусины по дирхему за штуку.
Стеклодув из меня, прямо скажем, не ахти, так что стаканов и ваз от меня еще не скоро дождутся, но вот за оконное стекло уже серебром платят. А мне когда этим заниматься? Служба!
Так я деда Бажены заманил. Старый походил вокруг печи, покачал головой, поцокал языком, восхищаясь, и согласился на меня припахивать, получая четверть от прибыли. А я не против!
Тут главное, что дед – звали его Улеб – был как бы своим и ни за что не выдаст тайну стекловарения. Не дурак ведь, понимает, что богатство должно в роду остаться, а у стариков здешних родовые отношения на первом месте.
