Все новости приходят в гарем, и ни одна из них не минует Зеб-ун-нисы — ведь она второе лицо после падишаха. Узнала она и о казне Мубарака. Зеб-ун-ниса надеялась, что эта весть обрадует ее, но вдруг убедилась в обратном. Едва она услышала о смерти Мубарака, как на глазах у нее показались слезы, хотя раньше никогда влага не орошала эту сухую почву. На этом дело не кончилось — слезы струей потекли по ее щекам. Рыдания рвались из груди. Заперев двери, Зеб-ун-ниса бросилась на свое ложе из слоновой кости, украшенное драгоценными камнями, и разрыдалась.
Ну что, шахская дочь? Слезы льются неудержимым потоком, хотя лежишь ты на роскошном ложе, сверкающем драгоценностями! Если бы ты вышла из дворца и заглянула в жалкие лачуги на окраинах Дели, то увидела бы, как веселы люди, которые ложатся спать на рваные циновки. Никто из них не рыдает так горько.
Зеб-ун-ниса понимала, что сама погубила свое счастье. Душа ее вовсе не была так холодна, как она думала: дочери падишаха тоже способны любить, знают они об этом или нет. Родившись женщиной, приходится с этим мириться.
— Почему я до сих пор не знала, что так люблю его? — спрашивала она себя. — Никто не сказал мне, что я ослеплена своим богатством и красотой, что, став рабой чувственности, я проглядела любовь. Я наказана по заслугам и недостойна жалости.
Все эти мысли одна за другой появились в ее сознании. Значит, есть, должно быть, добро и зло, и тогда то, что совершилось, — большая несправедливость. «А что если существует возмездие? — испугалась Зеб-ун-ниса. — Что если есть кто-то, карающий за грехи? Простит ли он ее только потому, что она шахская дочь? Вряд ли». В душу Зеб-ун-нисы закрался страх.
Охваченная горем, скорбью и страхом, она отперла двери и позвала своего преданного евнуха Асируддина.
— Можно ли воскресить человека, умершего от змеиного яда? — спросила она, когда тот пришел.
— Как можно воскресить умершего? — удивился Асируддин.
— Ты никогда не слышал о подобных случаях?
— Мне говорили, что Хатем Мал занимается такими делами, но сам я не видел.
Зеб-ун-ниса судорожно вздохнула.
— Ты знаешь Хатема Мала? — спросила она.
— Знаю.
— Где он живет?
— В Дели.
— Ты знаешь, где его дом?
— Знаю.
— Можешь тотчас же отправиться к нему?
— Как вы прикажете.
— Тебе известно, что сегодня Мубарак-али, — голос Зеб-ун-нисы дрогнул, — умер от укуса змеи?
— Да.
— Знаешь, где его похоронили?
— Не видел, но знаю, на каком кладбище его должны похоронить. Могила свежая, я сумею ее разыскать.
— Я дам тебе две сотни золотых. Сто золотых ты отдашь Хатему Малу и сто возьмешь себе. Если вам удастся воскресить Мубарака, принесите его ко мне. А теперь ступай.
Взяв монеты, евнух Асируддин удалился.
Маниклал снова пришел во дворец продавать свои товары и снова получил весть от Нирмал. Запертая на ключ каменная шкатулка возвратилась к ней, и, отперев ее, Нирмал увидела в ней почтового голубя. Нирмал спрятала голубя у себя. Как и в прошлый раз, она положила в шкатулку записку.
«Все в порядке, — писала она. — Уезжай, я уже говорила, что приеду вместе с падишахом».
Маниклал закрыл свою лавку и отправился в Удайпур. Приближался рассвет. Не желая вызывать подозрений, Маниклал выехал не через Аджмирские ворота, а с противоположной стороны. У края дороги было небольшое кладбище. Возле одной из могил стояли двое неизвестных. При виде Маниклала и его спутников они бросились бежать. Маниклал слез с лошади и подошел поближе. Рядом с раскопанной могилой лежал труп. При свете утренней зари Маниклал внимательно осмотрел его. Затем, приняв какое-то решение, он взвалил труп на свою лошадь, набросил на него покрывало, а сам зашагал рядом.
