«Грейхаунд», или Добрый пастырь - страница 65
– Сигнал к исполнению, сэр, – сказал Карлинг.
– Очень хорошо.
Краузе слышал команду рулевому и ответ. В следующий (как ему показалось) миг он почувствовал, что падает со стула, заваливаясь на бок, падает бесконечно, – так иногда случалось в его кошмарах. Он выпрямился еще до того, как успел качнуться на дюйм-два. Это был не кошмар. Он действительно заснул и чуть не упал со стула. Краузе в полном ужасе от своего поведения резко расправил плечи. Сонливость оденет в рубище[47]. Стыд и позор, что он позволил дремоте застигнуть себя врасплох. Всего тридцать часов, как он проснулся к вчерашней боевой тревоге после двух часов крепкого полноценного сна. Нет абсолютно никаких оправданий тому, чтобы клевать носом. Но зато он предупрежден. Он увидел коварство врага, против чьих козней должен сражаться. Больше он такого не допустит. Краузе встал со стула и выпрямил спину. Боль в ногах не даст ему уснуть. Ступни заныли, стоило на них опереться; казалось, за ночь они увеличились на размер и ботинки – привычные, разношенные – стали малы. У Краузе мелькнула мысль разуться и послать в каюту за шлепанцами, но он задушил ее в зародыше. Капитан должен подавать пример; негоже ему стоять на посту в шлепанцах, да и любое потворство своим слабостям, физическим или моральным, до добра не доводит, – он только что получил тому подтверждение, когда уснул сидя. И… и может быть, если стоять достаточно долго, ноги онемеют и перестанут так сильно болеть.
– Мистер Карлинг, нам стоит сменить курс на один-два-ноль и пройти вдоль фронта конвоя.
– Один-два-ноль. Есть, сэр.
Несколько минут назад монотонное пиканье локатора было колыбельной, навевающей дрему. Теперь оно стало суровым неумолчным напоминанием о долге. Не дам сна очам моим и веждам моим – дремания[48]. Глаза вовсе не слипались, не требовалось усилия, чтобы держать их открытыми. Видимо, его сморило после плотной еды – еще пример, как опасно потворствовать своим желаниям.
Все это Краузе забыл, когда брякнул звонок рядом с переговорной трубой. Он шагнул ответить и даже не почувствовал боли в ногах.
– Капитан слушает.
– Капитан, сэр, сейчас появился эхосигнал. По крайней мере, я думаю, это он, сэр. Экран сильно рябит. Эхосигнал на пеленге ноль-девять-два, дистанция девять миль, сэр. Теперь исчез. Не уверен, сэр.
Повернуть в ту сторону или сохранять прежний курс? Сейчас они движутся к пересечению потенциального эхосигнала с конвоем; лучше идти тем же курсом.
– Кажется, снова он, сэр. Точно не уверен.
Несколько дней кряду радар работал почти идеально, так что сейчас ему было самое время сломаться. А на таком расстоянии – Краузе знал числа, но все равно машинально извлек квадратный корень и умножил на коэффициент – лодку в позиционном положении увидеть на радарном экране почти невозможно. Так или иначе, этим курсом можно идти еще несколько минут.
– На каком пеленге этот сигнал от «Доджа»? – спросил Краузе в трубу. Он мог бы прикинуть в уме и в пылу боя положился бы на свой расчет, но сейчас, удивительное дело, время не поджимало.
– Ноль-семь-ноль, дистанция тринадцать с половиной миль, сэр.
Радарная антенна у «Доджа» ниже, чем у «Килинга», и подтверждения он дать не сможет. Значит, пока нет надежды получить перекрестный пеленг.
– Очень хорошо, – сказал Краузе.
– Если это эхо, сэр, – сказала труба, – то дистанция и пеленг не меняются. Может быть, это что-то с экраном.
– Очень хорошо.
Возможно, это дефект радара, а с другой стороны… Краузе вышел на правое крыло мостика и поглядел за раковину. Конвой неприлично сильно дымил. Капитаны выжимали лишние узел-два, стремясь занять место в строю, и вот результат. Ветер слабеет и меняет направление, так что дым поднимается выше, чем вчера; его должно быть видно миль за пятьдесят. С подлодки в девяти милях вполне могли заметить дым, и, если она продолжает наблюдение за конвоем, пеленг и дистанция вполне могут оставаться постоянными. Что пользы в радаре, если суда, которые он должен защищать, видны противнику далеко за радиусом действия радара?
В душе Краузе, когда он задавал себе этот вопрос, не было горечи. Эта стадия осталась позади, как и стадия охотничьей лихорадки. Последние сутки значительно его закалили. Правильное воспитание в детстве, учеба в Аннаполисе, долгий опыт в море; все это не так важно, как двадцатичетырехчасовая схватка с врагом. С поручня, за который он держался, откололась корочка льда. Под релингом висели капли воды. Стремительно теплело. С оттяжек капало. Вымпел оттаял и плескал на ветру, как и положено. Краузе был совершенно спокоен, несмотря на возможное присутствие немецкой подлодки в пределах дальности его орудий. И разница между этим спокойствием и вчерашним волнением вовсе не была следствием усталости или апатии.
