– Запах? – переспросил Краузе.
– Да, сэр.
Краузе машинально принюхался на ветру, втягивая ноздрями холодный воздух. Нелегко в таких условиях уверенно различить какой-нибудь запах, особенно если изо рта пахнет сырым луком, съеденным в прошлую вахту. Но Сэнд не стал бы говорить про лук.
– Уже не чувствуется, сэр, – сказал Сэнд. – Нет. Вот снова. Можно, я спрошу мистера Карлинга, сэр?
– Если хотите.
– Мистер Карлинг, вы чувствуете какой-нибудь запах?
Карлинг вышел и тоже потянул носом.
– Топливо? – неуверенно спросил он.
– Мне тоже так кажется, – ответил Сэнд. – Чувствуете, сэр?
Топливо! Это означало бы, что подлодка по меньшей мере серьезно повреждена. А целое озеро топлива, бьющего ключом с глубины, было бы почти стопроцентным свидетельством потопления. Краузе снова принюхался. Он не был уверен… точнее, был практически уверен, что ничего не чувствует.
– Вроде бы нет, – сказал он.
– Эй, впередсмотрящий! – окликнул Сэнд. – Чувствуете запах топлива?
– Сейчас нет, сэр. Хотя некоторое время назад чувствовал.
– Видите, сэр? – сказал Сэнд.
Они посмотрели на черную воду, едва различимую с кренящегося мостика. Понять, есть ли там топливо, было совершенно невозможно.
– Вроде нет, – сказал Краузе.
Его скепсис был тем сильнее, чем сильнее ему хотелось, чтобы пятно и впрямь подтвердилось достоверно, хотя Краузе не был склонен к самоанализу и не делал скидки на такую свою особенность. Однако высокие стандарты доказательств, заданные Адмиралтейством, безусловно, на него повлияли.
– Сейчас вроде больше не чувствую, сэр, – сказал Сэнд. – Но мы уже довольно далеко от того места, где я первый раз его унюхал.
– Нет, – ответил Краузе. Он говорил подчеркнуто ровным тоном, поскольку твердо решил не допускать в этом споре никаких эмоций. – Я считаю, к этой теме можно не возвращаться.
– Очень хорошо.
Краузе говорил вполне буквально: он не собирался возвращаться к этой теме и упоминать запах топлива в рапорте. Не в его характере было набивать себе цену, опираясь на недостаточные доказательства. Все испытывайте, хорошего держитесь[32]. Однако сама возможность, что Сэнд уловил запах топлива, стала решающим фактором.
– Давайте возвращаться, – сказал Краузе.
Взвесив все известное, он пришел к выводу, что нет резона оставаться в кильватере конвоя. Подлодка, возможно, затонула, она точно под водой и, скорее всего, всплывет не скоро. Вполне вероятно, она отстала настолько, что будет неопасна еще довольно долго. Самое время вернуться во главу конвоя и поддержать три других корабля. «Давайте возвращаться» было не предложением, которое можно обсуждать, а объявлением решения, что его офицеры прекрасно понимали.
– Примите управление, мистер Карлинг, – сказал Краузе. – Нам надо обойти конвой с левого фланга на максимальной разумной скорости.
– Есть, сэр, – ответил Карлинг и после паузы добавил: – Зигзагом, сэр?
– Нет.
Ему хотелось заорать на Карлинга. Какой зигзаг, если «Килинг» будет делать в темноте двадцать с лишним узлов? Впрочем, самый факт, что Карлинг задал идиотский вопрос, свидетельствует, что тот слегка не в себе. От резкого выговора он, скорее всего, разнервничается еще сильнее. С другой стороны, простой маневр, который он способен выполнить вполне успешно, возможно, вернет ему уверенность в себе и поможет стать хорошим офицером в будущем. Капитан эсминца должен не только уничтожать, но и создавать.
Хотя Карлингу надо было предоставить полную самостоятельность, уходить из рубки тоже не следовало. Краузе должен был как будто не замечать его, но оставаться рядом на случай критической ситуации. Он подошел к рации и стал слушать трубку, спиной к Карлингу, но свободным ухом ловя, что тот говорит. Карлинг действовал совершенно нормально – запросил у штурманской курс, отдал необходимые команды рулевому, велел машинному отделению дать двадцать узлов.
– Джордж – Гарри. Джордж – Дикки. Джордж – Орлу, – сказал Краузе в рацию. Дождался ответов. – Обхожу конвой с левого фланга. Гарри, смотрите внимательно – я появлюсь с вашей стороны.
– Есть, сэр.
– Не думаю, что потопил ту подлодку, что прошла через конвой, – сказал он. – Хотя, может быть, страху им задал.
