– Это вообще не проблема! – Хинцель положил обсосанный рогалик на стол. – Летом можно спать в парке, на газоне. А зимой – ночевать у дружбанов, то у одного, то у другого. К тому же, бывает, кто-нибудь уедет в отпуск или на каникулы и спокойно даст перекантоваться у себя в квартире пару недель.
Гретхен взяла себе из корзинки еще один рогалик и жадно проглотила его, размышляя, говорит Хинцель всерьез или просто так болтает. Нет, Хинцель все же не пустобрех, решила Гретхен. Наверное, он серьезно. Совершенно серьезно! Придя к этому выводу, она так разволновалась, что съела последний рогалик из корзинки.
Когда старинные часы в кофейне пробили час, старик-официант уже благополучно задремал в потрепанном кресле в углу, прогульщики ушли, а кожаная парочка дочитала двенадцатый выпуск фантастического комикса «Флэш Гордон». Гретхен к этому моменту узнала много интересного и удивительного из жизни Хинцеля, которого по документам звали Хинрих Мария Целландер-Целлерхаузен. И хотя аристократию в Австрии уже полвека как отменили, Гретхен, сидя в кофейне с грязными столами и пыльными окнами, впервые в жизни соприкоснулась с настоящей аристократической жизнью. И жизнь эта оказалась вовсе не похожа на великосветские истории из ее любимых книжек. Выяснилось, что дед Хинцеля, барон Целландер цу Целлерхаузен, уже в ранней юности, несмотря на все титулы, тайно стал нацистом и оставался им до конца своих дней. Своего отпрыска, отца Хинцеля, он воспитывал в соответствующем духе, а когда Третий рейх рухнул, у сынка голова основательно сдвинулась. В итоге из него получился закомплексованный нудила-мухомор, который стал доктором химических наук и женился на своей однокашнице, потому что та забеременела. С самого начала в семье все шло вкривь и вкось, а когда Хинцелю исполнилось шесть лет, родители развелись. Его мать, которая из-за беременности так и не доучилась, стала медицинской лаборанткой.
– Она до сих пор считает меня виноватым во всех своих бедах! – сказал Хинцель.
Отец женился во второй раз и переехал в Мюнхен. Хинцель жил то с мамой, то с папой, а то в каком-нибудь очередном интернате.
– Но долго меня никто не выдерживал! – усмехнулся Хинцель.
– А сейчас ты с кем живешь? – спросила Гретхен, потянув себя за пальцы так, что они хрустнули.
– Старик подогнал мне квартиру, – сказал Хинцель. – У него несколько домов, получил по наследству. И знаешь… – Хинцель положил ладонь на руку Гретхен. Наверное, его раздражало, что она хрустит пальцами. – И знаешь, я думаю, что он еще какое-то время будет снабжать меня деньгами. Потому что соседи знают, что я его сын. И если я начну ходить голодным оборванцем, ему будет перед ними стыдно! – Хинцель усмехнулся. – Он вообще не хотел, чтобы соседи знали, кто я. – Хинцель пожал плечами. – Но я как-то устроил у себя тусу с громкой музыкой. Соседи побежали жаловаться управляющему, а тот им сказал, что, дескать, ничем помочь не может, потому как это родной сынок старика Целландера-Целлерхаузена. Теперь все в курсе… Хотя я бы предпочел, чтобы они оставались в неведении, – невелика честь быть ближайшим родственником такого жадюги, который берет за свое добро немалую плату!
Гретхен слушала как завороженная: вот она, подлинная жизнь аристократов! В голове у нее крутилось множество вопросов, которые хотелось задать Хинцелю. Но все они казались ей какими-то слишком прямыми, назойливыми, неделикатными, и она предпочла промолчать. Хинцель тоже погрузился в молчание. Как будто ждал, что Гретхен как-то отреагирует: скажет или сделает что-нибудь ободряющее. Гретхен решила ограничиться вздохом. И даже не одним. Она вздохнула три раза, глубоко и печально, рассудив, что этого вполне достаточно, чтобы выразить свое сочувствие и симпатию к Хинцелю.
– Проблемы? – спросил Хинцель.
– Нет, с чего ты взял? – удивилась Гретхен.
– А чего ты так тяжко вздыхаешь?
Гретхен честно призналась:
– Из-за тебя! Из-за того, что у тебя все так складывается!
Хинцель задумчиво поскреб свою бабочку.
– Эх, Гретхен-конфеткин! Да у меня прекрасная жизнь! – сказал он. – По сравнению со всеми этими придурками, что старыми, что молодыми, которым приходится крутиться, вертеться, приспосабливаться, я абсолютно счастливый человек! Понимаешь?
