У русских получается хорошо, только если им плохо. Ницше говорил, что гений — это боль, и вот у нас такой своеобразный ницшеанский народ. Это проявлялось и в истории, особенно в войнах, когда для того, чтобы выиграть, нам обязательно надо было сначала все проиграть, и в искусстве, лучшие образцы которого, как правило, создавались в годы революций, гражданских войн и всяческих репрессий. Репрессий в России всегда было больше, чем где бы то ни было, и не только при тоталитарных режимах XX века (вспомним ссыльного Пушкина, едва не казненного Достоевского…) — поэтому вдохновения у творцов хватало.
Русский рок не стал исключением из этого странного, не очень комфортного правила. В относительно либеральные и веселые 60-е годы наши рокеры радостно и бездумно исполняли cover versions английских и американских хитов, и только по мере сгущения брежневского маразма, тоски и безнадежности их гитары и микрофоны начали издавать какие-то специфически русские звуки. Естественно, что наибольшего креативного накала наш рок достиг аккурат в годы самого мрачного завинчивания гаек, самого жестокого противостояния государственной системы и свободных людей моего поколения — в начале 80-х.
В моем отношении к русскому року всегда было нечто двойственное, почти шизофреническое. Потому что за редкими исключениями («Звуки Му», «Центр», «Поп-механика») мне не нравилась музыка — отсталая, вялая и не очень изобретательная. Меня привлекало другое — отчаянные тексты, рискованная жизнь, атмосфера настоящего глубокого андеграунда. Квартирные концерты под акустическую гитару невозможно было сравнить с оглушительными дисками «Suicide» или «Birthday Party», но в них была своя магия, и в каких-то случаях — скажем, гениального рок-поэта Александра Башлачева — даже более сильная.
С постепенным приходом гласности и свободы эта сконденсировавшая русский рок атмосфера не могла выжить. Она улетучилась, как сказочная красотка Снегурочка с наступлением весеннего тепла. Фактически это была трансформация одной культуры, одной жизни в совершенно другую… Ни одна группа на Западе не проходила через такую ломку: здесь допустимый максимум психологического стресса — это переход из «альтернативы» в «коммерцию». И то Курт Кобейн его не выдержал… В России начала 90-х рок являл картину трагического опустошения. Самые бескомпромиссные и органичные певцы подполья (Башлачев, Янка) добровольно ушли из жизни. Другие, лишившись иллюзий и источника энергии, эмигрировали из страны и/или из рока (Василий Шумов, «Центр»; Антон Адасинский, «АВИА»; Жанна Агузарова, «Браво»; Петр Мамонов, «Звуки Му»; Сергей Курехин, «Поп-механика»), Популярнейшие рок-герои Виктор Цой («Кино») и Майк Науменко («Зоопарк») погибли случайно, но в этой случайности была та же печальная закономерность, что унесла жизни Хендрикса, Джоплин и Моррисона на закате западной рок-револю-ции шестидесятых. Это звучит обидно, но в русском роке остались те, кто выжил и кому больше было нечем заняться. И им необходимо было срочно переквалифицироваться из голодных поэтов в профессионалы.
Сейчас все не так грустно. Болезненный период трансформации позади, и теперь наша рок-жизнь не сильно отличается от обычной европейской. Работает множество клубов, где каждый день можно послушать русский hardcore, русский psychedelic, русский brit-pop и все прочее. Часто на правильном английском языке. Фирмы грамзаписи выпускают CD. На сотнях музыкальных радиостанций среди Ricky Martin'a и Britney Spears можно услышать симпатичные рок-песни «Мумий Тролля» или «Сплина». У насесть русское MTV, а там — «Маша и медведи», «Ногу свело!», «Tequilajazzz». Самой ветеранской русской рок-группе, «Машина времени», президент Ельцин недавно вручил государственные ордена по случаю их 30-летия на сцене… В коммерческом отношении рок явно проигрывает поп- и дэнс-музыке, но по-прежнему существует несколько «легендарных» ансамблей, способных собирать стадионы («ДДТ», «Алиса», «Аквариум»). Вое нормально, и это вовсе не плохо. Я бы сказал, что наша рок-сцена менее интересна, чем финская, — но более интересна, чем греческая.
