- Хорошо, хорошо, ты придумывай историю, а я послушаю, пока ты будешь заниматься любовью.
Полина придумала историю о том, что мы студенты в мужской школе-интернате. Там мы делали это в раздевалке. Это так возбуждало ее, что она занималась любовью в абсолютном неистовстве. Но я чувствовала, что мы с Полиной вряд ли будем слишком развивать отношения. Я терпеть не могла историй и не могла понять, почему они все о мужчинах.
Она не осталась на всю ночь, хотя я была бы не против. Приятно свернуться рядом с теплым телом, а потом проснуться утром, чтобы обняться для приветствия. Но она сказала, что не заснет без старого синего свитера и большой подушки под коленями. Возможно, она не могла заснуть в одной кровати с другим человеком. Так что она отправилась домой, а я не смогла заснуть всю ночь, пытаясь вычислить, снилось ли мне это все или было правдой. Это было правдой. На следующее утро, когда немного солнечного света пробралось сквозь загрязненный воздух к моей кровати, я нашла несколько длинных черных волос и немного седых.
День моего свидания с Полом наступил, и я пришла в безумном любопытстве. Чем могли заниматься эти двое? Рассказывал ли он ей эти нелепые истории? Был только один способ выяснить это.
Пол повел меня в итальянский ресторан, а потом стал прощупывать следующий шаг. Он явно не был привычен к женскому вниманию и нервничал. Я предложила прогуляться по парку Риверсайд. Я сказала, что провожу его домой, потому что он жил прямо рядом с парком. Полтора часа ушло на то, чтобы пройти четыре квартала. Мы прибыли к его двери, и он хромая, зашел внутрь, потом повернулся, будто его настигла ослепительная мысль.
- Не хотела бы ты зайти наверх и взглянуть на мою диссертацию? Ее высоко оценили в Гарварде.
- Хотелось бы посмотреть на вашу диссертацию.
Пол провел следующие полтора часа, объясняя мне громадное значение пунктуации в поэзии начала двадцатого века. Он загнал себя в пену, объясняя устрашающую мысль, что из поэзии должна быть выброшена пунктуация. После этой диатрибы он тяпнул «Сквирта»>{69} с водкой и завел тираду против Эдмунда Уилсона>{70}. Потом без предупреждения оборвал речь, накренился ко мне со своей стороны дивана и поцеловал меня - это с такими-то зубами. Господи боже! Прежде чем я смогла уцепиться, он нырнул мне между колен, будто герой «Утреннего патруля»>{71}, и обляпал слюнями все мое тело. Пол не был сторонником долгого разогрева.
- Пол, почему бы нам не пойти в вашу спальню?
- А, ну да.
В его спальне меня встретили новые ужасы. Каждый дюйм его тела был покрыт волосами. Только что слез с дерева, и прямо мне между ног. Видно, я и вправду влюбилась в Полину, что терплю этого орангутанга. Господи! Пол что-то невнятно бормотал и закатывал глаза. Я думала, собирается ли он сграбастать меня или снова нырнуть в меня, когда вдруг он развернулся на 180 градусов, держа свой приличных размеров член в руке, и положил другую руку сзади мне на шею, притягивая к себе.
- Где мы сейчас?
Я была уже в курсе.
- В мужском туалете на станции метро «Таймс-сквер».
- Нет, нет! - вскрикнул он. - Мы в дамской комнате в отеле «Четыре сезона», и ты восхищаешься моей пышной грудью.
- До свидания, Пол.
Я не порвала с Полиной прямо с ходу. Наверное, я слишком нуждалась в ней - в беседах с ней, походах в театр и ее рассказах о Европе, где она выросла. Я пыталась уклоняться от секса, но Полина все больше и больше втягивалась в это дело. Меня выворачивало, когда она хотела, чтобы ее называли королевой «золотого дождя». Полина сохраняла для меня свою урину в пустых стаканах из стекла и макадамии>{72}, чтобы я могла восхищаться ее огромными мощностями в очередной фантазии о мужском туалете. Я никак не могла это вынести. Я спросила ее - может быть, мы можем остаться друзьями? Ее чуть удар не хватил.
- Друзьями? Что значит - друзьями? Я на пороге грандиозных сексуальных открытий, а ты хочешь остаться со мной друзьями?
Я попыталась убедить ее поискать других женщин, но ей была нужна я. Ей была нужна я, но она стыдилась меня. Она не представляла меня своим друзьям и не позволяла заходить за ней на работу. Вероятно, боялась, что у меня между грудями загорится неоновая буква «Л» сиреневого цвета. Больше от одиночества, чем от любви, я оставалась с ней. В институте у нас все были мужчины, и они имели зуб на меня, потому что я училась лучше. Я считала кино одной из самых открытых профессий, но их жалкие эго, стоило им получить в руки маленький «аррифлекс»
