После ужина гости перешли в салон. Крог воспользовался этой возможностью, чтобы подойти к профессору. Его доверие дорогого стоило. Но так как оба они неверно оценивали друг друга, намерения Крога были заранее обречены на провал. Хартман поддерживал сугубо профессиональный разговор лишь до того момента, пока не выяснил степень осведомленности лаборанта. Обширные познания Крога его несколько смутили. В голове сразу засела мысль: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Крог сблизился с Нентвигом. Этот тандем способен свести на нет все его усилия.
Когда профессор узнал достаточно, его ответы и замечания стали односложными, и разговор, наконец, зашел в тупик. Настроение у Крога было прескверное: ему не удалось выудить у немца никаких сведений. Но куда больше беспокоило его другое обстоятельство: первоначально он предполагал перевести разговор на тему о загрязнении тяжелой воды. Немец наверняка назвал бы более точные способы определения уровня загрязненности, чем известные Крогу. Хотелось выведать, каким образом немцы при случае нападут на его след, если он сумеет загрязнить окись дейтерия. Пока что в этом направлении ничего не сделано. Лаборант ожидал специальных указаний от Лейфа Нарвестадта. Он не получил их, и теперь уже вряд ли получит. Придется действовать на собственный страх и риск, но так, чтобы первая же проведенная в Германии проверка не показала: лаборант, отвечающий за контрольные замеры в «Норск гидро», либо болван, либо саботажник. В любом случае Кнута Крога после этого от работы отстранят, и тогда о саботаже нечего будет и мечтать.
А выходит, что из этого толстого немецкого профессора ничего не выжмешь. Оставались еще два молодых помощника Хартмана. Рюкерт слишком заторможен, а может, застенчив, разговорить его дело сложное; зато Нентвиг, похоже, достаточно тщеславен, чтобы похвастаться своими недюжинными познаниями. Собственно говоря, выбора нет: только Нентвиг и годился для атаки. Несколько погодя Хартман увидел, как оба они оживленно беседуют. «Надо бы подсесть к ним, перевести разговор на какую-нибудь тему», — подумал профессор и направился к ним. Нентвиг как раз излагал свое предложение о том, как поднять уровень производства сверхтяжелой воды в «Норск гидро» до одиннадцати тонн в месяц. Норвежец слушал его в почтительном молчании. Ни разу не перебил, разве что вставлял время от времени словечко — когда поток речи Нентвига начинал иссякать.
Хартман не сразу вмешался в разговор. С удовлетворением он отметил, что его младший коллега «плавает» и в тонкостях пока не разобрался. Пусть, если ему нравится, распинается перед лаборантом, тот недостаточно подкован, чтобы разобраться во всех тонкостях. В присутствии шефа Нентвиг несколько смешался, потерял нить разговора. Гвидо Хартман, так и не произнеся ни слова, дружелюбно кивнул обоим и отошел от них.
Эйнар, досадуя на жену, на профессора и на Крога, уединился было с бутылкой шотландского виски, но к нему тут же подсел обер-лейтенант Дюррхаммер, мучимый жаждой. Оба они пили молча. Паульссон был доволен, что не приходится ублажать гостя светской беседой, а обер-лейтенант не знал ни норвежского, ни английского. Он, правда, попытался объяснить инженеру, что польская водка тоже напиток крепкий и, если ее выпить много, свалит с ног почти каждого, но Эйнар почти ничего не понял. В результате общение их ограничилось словами «скоол» и «прозит»[4], и Дюррхаммеру инженер показался рубахой-парнем.
А Бекман с Хильпрехтом взяли в оборот Йомара Ларсена: если уж не за кем поухаживать, по крайней мере стоит сойтись поближе с норвежским директором! Ларсену было не по себе в их обществе, но ничего не попишешь. За отсутствием тем, интересных для всех, и здесь то и дело наполнялись рюмки и бокалы. Прошло совсем немного времени, как лейтенанты затянули песенку о маленьком цветочке по имени Эрика. Последний слог этого девичьего имени звучал у них как выстрел противотанковой пушки, тем более что Дюррхаммер в такт ударял по столу обоими кулаками. Госпожа Лаура прикрыла уши ладонями. Бурмейстер решил, что самое время поблагодарить хозяев за прекрасный вечер и радушный прием.
