– Позвольте мне высказать свое мнение, граф, – сказала краснея хозяйка дома. – Я не согласна с вами. Мне кажется, что королевская власть обязана покровительством тому, что не составляет насущной потребности людей, но возвышает и облагораживает их ум, как, например, искусство; и поэтому королю…
– Однако вас можно поздравить, моя дорогая супруга! – возразил насмешливо граф, прерывая ее. – Вы замечательно скоро усвоили себе напыщенность речи. Этого трудно было ожидать после того строгого воспитания, которое вы получили в замке Фуа. Или вы уже заразились новыми идеями? Помыслы замужней женщины не должны переходить за стены дома, где ее муж и дети! Все, что вне этого, вредно для нее. Впрочем, я приму меры, чтобы излишняя бойкость не сделалась опасной для вас…
Приход слуги прервал речь графа, которая была тем неприятнее его жене, что он говорил при людях, которых она видела в первый раз в жизни.
Слуга доложил, что по дороге из Нанта едут всадники с зажженными факелами.
– Неужели это король! – воскликнул Бонниве, подбегая к окну.
Граф, видимо взволнованный, последовал его примеру.
– Да, это несомненно король! – продолжал Бонниве, обращаясь к графу. – Вы видите, вся прислуга в ливреях с королевскими гербами! Золотые лилии так и светятся.
– Madame! – сказал граф, быстро оборачиваясь к своей жене. – Вы больны и можете уйти в свою комнату.
– Вы ошибаетесь, граф, я совершенно здорова.
– Я никогда не ошибаюсь, когда советую вам что-нибудь. Вы должны повиноваться мне.
Он взял ее под руку и повел вдоль залы, уговаривая ее более кротким тоном, нежели можно было ожидать по началу его речи. Графиня плакала.
На следующий день всем в Блуа было известно, что слух о прибытии короля в замок Шатобриан оказался ложным. Многие из городских жителей видели, как король рано утром переезжал Луару и направился в свой любимый Солоньский лес, где он в юношеские годы гонялся за оленями и расставлял западни волкам. Солонь представляла собой необработанный клочок земли, густо поросший лесами, который тянулся вдоль левого берега Луары от Блуа к Роморантену в тогдашней Беррийской провинции. В Роморантене король Франциск провел часть своего детства со своей матерью Луизой Савойской, которая удалилась сюда, тяготясь строгими нравами, введенными при дворе Анной Бретонской, супругой Людовика XII. Светлые воспоминания, связанные с этой местностью, были, вероятно, одной из причин того предпочтения, какое всегда оказывал Франциск берегам Луары.
В те времена французские короли не имели еще постоянного местопребывания. Хотя Париж уже в продолжение нескольких веков считался столицей Франции, но, тем не менее, несколько раз возникал вопрос о перенесении столицы в Тур, находившийся в центре государства, и некоторые из королей даже устраивали свои резиденции поблизости Луары. Людовик XI выстроил себе замок Плесси-ле-Тур на расстоянии пушечного выстрела от Тура; у Людовика XII был свой замок в Блуа.
Город Блуа, сделавшийся на некоторое время как бы второй столицей Франции, построен амфитеатром на довольно крутом склоне правого берега Луары. Узкие лестницы вели слева к старинному замку Блуа, а с правой стороны к собору, окруженному прелестным садом с террасами, который по множеству роз и виду на реку всегда был любимым местом нежных свиданий, как в шестнадцатом, так и в девятнадцатом столетии.
Замок Блуа состоял тогда из одной готической башни, почерневшей от времени. Людовик XII сделал в ней пристройку со стороны, обращенной к городу; Франциск приделал к ней новый флигель и намеревался соединить обе пристройки великолепной башней с наружной винтовой лестницей, украшенной самой тонкой резьбой. Множество каменщиков, плотников и резчиков работало на дворе, где раздавался теперь неумолкаемый шум и стук. Тем не менее, этот своеобразный треугольный дворец был переполнен придворными. В старом флигеле жила Маргарита, сестра короля, против своей воли выданная замуж за незначительного герцога Алансонского. В новом флигеле помещался король и его мать Луиза, носившая титул герцогини Ангулемской. Роскошь только что начала проникать во Францию; обитатели замка были еще настолько не избалованы комфортом, что мало обращали внимания на оглушающий шум, который с утра до поздней ночи слышался во дворе и на крыше строившейся башни.
