На этом граф Соколовский окончил допрос и попросил Порфирия провести их к хозяйке дома. Поднявшись на второй этаж, слуга повёл их вдоль узкого коридора.
– Это спальня покойного, это кабинет хозяина, а здесь находится их спальня.
Порфирий подвёл их двери, ручка которой потрескалась от старости и уже отжила свой век. Он взялся за дряхлую ручку и пропустил их внутрь просторной комнаты. Матюшкин и его старший товарищ очутились в светлой просторной спальне, пропитанной материнским горем. Пожилая госпожа Аносова согнулась в старой бержерке, уткнув утомлённое лицо в большую фотокарточку. Образ сломленной горем старушки, облачённой в траурные одежды и чёрный платок, тронул душу постаревшего графа. Она походила на ласточку с надломленным крылом, угодившей в беспощадную бурю. Светлые занавески, раскачиваемые порывами ветра, гладили спину этой несчастной старушки. В спальне, как и в остальных комнатах дома Аносовых, царила приятная простота. Под окном, между старушкой и широкой кроватью, был столик с графином воды и стеклянным стаканчиком.
– Сударыня, разрешите нам представиться. Я – Александр Константинович, граф Соколовский. А это – мой добрый друг, Борис Михайлович. Вы, должно быть, знакомы.
Целиком отдав своё внимание безутешной хозяйке дома, Соколовский, словно слуге, подал тяжёлую трость Матюшкину. Тот с протестующим удивлением принял трость из рук удаляющегося графа. Александр Константинович нежно взял сморщенную ладонь в свои руки и галантно поцеловал.
– Примите наши соболезнования. Это ужасно, когда родителям приходится хоронить детей, – искренним сочувствующим голосом произнёс граф. – Если Вам понадобится помощь – только скажите.
– Благодарю, Ваше сиятельство, – тихо сказала жена подполковника. – Упаси вас Бог, испытать то, что испытали мы.
Граф стрельнул взглядом по сторонам. Но не найдя ничего, на что можно было присесть, кроме кровати Аносовых, он выпрямился и продолжил стоять перед старушкой, согнувшейся в невысоком кресле. Она молча протянула графу свою фотокарточку.
– Вот мои сыночки, какие были.
Александр Константинович внимательно изучил запечатлённую чету Аносовых. Впереди, на стульях, сидел подполковник Аносов в военном мундире с эполетами. По бокам сидели супруга и молодая улыбчивая девушка. Сзади неё стоял бравый мичман, удивительно похожий на своего отца. Правую руку он положил на плечо молодой девушки, сидящей прямо перед ним. Видимо, это был старший сын подполковника Аносова. По левую сторону от него стоял юноша приятной наружности. Что-то рассмешило его в тот момент. Было заметно, как он старается сдержать улыбку.
– Какой милый юноша, – вежливо сказал граф. – Он больше похож на вас, чем на отца.
– Так все и говорили, – прошептала безутешная мать.
– А это что за мадмуазель по правую руку вашего супруга?
– Это жена нашего старшенького. Сергей повенчался за два месяца до отправки на войну. Её зовут Зоя. А теперь её фамилия Штемпель.
Граф согнулся перед пожилой собеседницей, стараясь не пропустить ни слова. Матюшкин заметил, как нервничал его друг из-за тихого голоса старушки. Разобрать, что она говорит, и в самом деле было трудно. Стоя в стороне, судебный следователь почти ничего не слышал.
– Жена вашего старшего сына вышла замуж второй раз?
– Да. Она ведь ещё так молода.
– А сердце вашего второго сына, Ярослава, стрелы Амура не достигли?
По недоумённому лицу граф понял, что неверно задал вопрос.
– У Ярослава была невеста?
– Нет, – вздохнула старушка. – Мой мальчик за книжками никого не видел. Уж как я только не старалась поженить его. Володя даже пригрозил лишить его наследства, если он не женится. Кричал, что сожжёт все книги.
Она поджала тонкие губы и забрала фотокарточку из рук Александра Константиновича. Внезапный сильный ветер проник в спальню и заставил белые занавески взвиться под потолок. Граф спешно закрыл окно и поправил занавески, убрав их со спинки кресла.
– Как быстро меняется погода, – посетовал граф. – Вам не стоит сидеть у окна. Можете простудиться.
Старушка прошептала что-то в ответ. Хотя никто не разобрал её шёпота, но Матюшкин прочитал по губам: «Мне уже всё равно».
