— Ты ведь знаешь, я думаю, что моя жизнь вся принадлежит им, — сказал Гуттор трогательно просто.
— Ну, пойдем же допрашивать негодяя.
— Если твои предположения верны, то он говорить не станет.
— Не станет?.. Ну, брат, вот ты увидишь, что Грундвиг и немого сумеет заставить говорить.
Сказав это, старик улыбнулся с такой холодной жестокостью, что Гуттору даже страшно сделалось, — не потому, что он жалел бандита, но по врожденному его добродушию.
Грундвиг спустился в подземелье и принес оттуда нечто вроде жаровни, которую и поставил в угол, сделав знак Гуттору, чтобы тот привел пленника.
Гуттор немедленно исполнил приказание друга.
— Ну, — обратился к Надоду Грундвиг, прямо приступая к делу, — у тебя было довольно времени обдумать мои слова. Что же, решился ли ты отвечать мне и Гуттору на те вопросы, которые мы тебе зададим?
Надод все это время внимательно прислушивался, словно ожидая какого-нибудь сигнала или хотя бы шума. При виде убитого Гленноора он догадался, что бандиты не замедлят прийти к нему на помощь. В переводе на обычный язык убийство старика означало: «Господин! Мы еще недостаточно сильны, чтобы напасть на твоих стражей и освободить тебя, но держись крепче, — мы скоро вернемся в достаточном числе и поможем тебе». Поэтому Надод, уже решившийся было признаться во всем, лишь бы спасти свою жизнь, теперь раздумал и заупрямился. Кинув на своих врагов взгляд, исполненный ненависти, он отвечал медленно и обстоятельно:
— Вот уже двадцать лет, как мы не виделись с вами, Гуттор и Грундвиг, но вы должны хорошо меня знать и потому не удивляйтесь, если я откажусь отвечать вам, запугать меня нельзя ничем. Зрело обдумав все, я решил молчать. Мы играем втемную. Теперь я в ваших руках, но мы еще увидим, чья возьмет… Делайте со мной, что хотите.
— Это твое последнее слово? — с рассчитанной холодностью спросил Грундвиг.
— Первое и последнее. Вы больше от меня не услышите ничего.
— Увидим, — произнес старик со зловещим спокойствием, от которого Надода невольно бросило в дрожь.
Негодяй знал, насколько важно было для его противников, чтобы он говорил, и потому он был убежден, что жизнь его, во всяком случае, пощадят и лишь запрут его в какое-либо подземелье. Поэтому холодный ответ Грундвига смутил его и даже несколько испугал.
«Неужели они осмелятся подвергнуть меня пытке?» — подумал он.
Не говоря больше ни слова, Грундвиг стал нагревать жаровню, и это занятие, по-видимому, доставляло ему большое удовольствие, потому что он насвистывал старинную норвежскую балладу, переставая это делать лишь тогда, когда нужно было раздувать огонь в углях.
Надод с ужасом следил за этой операцией.
Вдруг он увидал, что Грундвиг сунул в жаровню нож, который в несколько минут накалился добела.
— Свяжи этому негодяю ноги, — приказал Гуттору старик.
Гуттор поспешил исполнить приказание.
— Что значит эта шутка? — еле выговорил Надод, щелкая от страха зубами.
Никто ему не ответил.
Накалив нож, Грундвиг вынул его из жаровни и, зажав в руке, подошел к Надоду, который обезумел от ужаса и вскочил на ноги, чтобы убежать, но железная рука Гуттора удержала его, и несчастный бандит увидал раскаленную сталь близко-близко от своего лица.
— Сжальтесь, — пробормотал он. — Я буду говорить.
— Что, брат? Поумнел? — сказал Грундвиг, саркастически смеясь. — Выслушай же меня еще раз. Тебя зовут Красноглазым. Даю тебе честное слово, что тебя станут называть Безглазым, потому что я выколю тебе последний глаз, так как убивать тебя не стоит — это было бы слишком жалкой местью… Итак, ты предупрежден. Многого от тебя я не потребую — отвечай мне только: да или нет, и помни, что я все знаю, и потому лгать будет бесполезно: правда ли, что Фредерик Бьёрн не утонул, как ты утверждал это?
— Действительно, Фредерик Бьёрн не утонул, но я не знаю, жив ли он теперь.
Раскаленное железо снова приблизилось к лицу бандита.
— Клянусь именем матери, единственного существа, которое я люблю! — вскричал в испуге несчастный. — Я правду говорю.
В этом восклицании звучала правдивость. Грундвиг остановился.
— Объяснись, — приказал он.
— С детства я ненавидел Бьёрнов за их могущество, за их богатство, за их удачу во всем. Мне хотелось причинить им какое-нибудь зло. Однажды, прогуливаясь с мальчиком в лодке по фиорду, я отдал Фредерика неизвестным людям, приехавшим на великолепной увеселительной яхте.
