ЕДВА ЛИ ГДЕ-НИБУДЬ ОКЕАН ПРЕДСТАВЛЯЕТ более величественное зрелище, нежели близ Розольфского мыса, где происходят описываемые нами события. При малейшем северном ветре в открытом море образуются волны и с ревом бросаются на скалы, словно желая взять их приступом и смыть с берега. Одни из волн, разбиваясь о камни, разлетаются белой клочковатой пеной, а другие, с ревом отхлынув от утесов, разбегаются по всем окрестным фиордам, иногда миль на пятнадцать кругом.
Это именно великое море, Аре-Море, как называли его древние кельты; оно то мрачное и гневное, когда над ним низко повиснут тяжелые, навеянные с севера тучи и когда оно грозно рокочет свою прелюдию к буре; то тихое и ласковое, когда волны его спят в глубоких безднах и блестящая темно-зеленая гладь отражает редкие лучи северного солнца; но как в том, так и в другом случае оно кажется одинаково гордым и важным в своей неизмеримости и беспредельности.
Капризно оно, непостоянно; два дня подряд не бывает оно одинаковым; вечно меняется, вечно в движении, только шхеры его всегда неизменны и угрюмы.
А между тем — странное дело! — несмотря на такую изменчивость, океан как в бурю, так и в затишье всегда производит одинаковое впечатление неизмеримости.
Человеческий дух есть лишь зеркало, отражающее различные образы природы. Поэтому вечное созерцание океана с его однообразным характером и неясностью подробностей наложило отпечаток угрюмой мечтательной суровости на характер жителей этих окраин Норвегии.
Помимо бесчисленных извилистых и широких фиордов, изрезавших северную Норвегию, берега ее усеяны островами, скалами, шхерами, рифами, вокруг которых при каждом приливе и отливе бурлят и кипят сердитые волны, сталкиваясь между собой и образуя непроходимую преграду из водоворотов, поглощающих всякий корабль, пытающийся войти туда без лоцмана. Никакое знание, никакая опытность не могут тут поддержать моряка.
Эти почти совершенно недоступные берега, огражденные сверх того тайными подводными рифами, могли бы дать убежище целому флоту морских разбойников — убежище верное, где можно было бы смеяться над самой страшной погоней.
Именно отсюда средневековые норманны отправлялись в море на своих плоскодонных судах, не боясь никаких бурь, и наводили ужас на Францию и Англию. Они являлись внезапно, грабили прибрежные города и, прежде чем успевали подойти войска, уплывали в море. До самого начала текущего века потомки этих норманнов были самыми отважными ценителями моря. Под предлогом рыбной ловли они пробирались в Балтику, в Северное море, крейсировали у выхода из Ла-Манша — и все это в легких лодках, во всякую погоду.
Горе было торговым кораблям или неповоротливым испанским галеонам с грузом золота! Их окружали, экипаж истребляли до последнего человека, груз отбирали, а корабли пускали ко дну. И при всем том грабители не оставляли после себя никаких следов.
На закате солнца, когда поднимался ветер, предвещавший бурю, из всех фиордов выплывали легкие шхунки, проворно скользившие по воде, словно большие хищные птицы. Они отправлялись на поиски заблудившихся кораблей, приманивая их к рифам, среди которых только эти суденышки и могли плавать, — и на другой день весь берег оказывался покрытым всевозможными обломками, которыми делились между собой дикие поморы.
Смягчение нравов, умственный прогресс, а главное, введение морской полиции, действующей по законам международного права, почти совершенно подавили морской разбой, но варварский обычай прибрежных жителей, по которому им доставались остатки разбитых бурей кораблей, существовал еще долго, вопреки всем усилиям его отменить. Он существует, вероятно, и до сих пор, если принять во внимание, что и в наше время бывают случаи таинственного исчезновения кораблей.
Вокруг Розольфского мыса тянутся обширные равнины, поросшие мхом, травой, черникой и вереском; местами над этой тощей растительностью торчат приземистые северные сосны и Бог весть каким чудом занесенные сюда ольхи. Это ског, необработанная, девственная целина, нечто из рода русских степей, индийских джунглей или южноамериканских саванн. Здесь живут и множатся на свободе волки, лисицы, горностаи, рыси, белки, куницы, бобры; водится тут и дичь: тетерев, снеговая и лесная курочка, белая куропатка, бекас, заяц, косуля, олень; пасутся огромные стада диких северных оленей. Медведей встречается тоже очень много, а полярных крыс (леммингов) такая масса, что когда они совершают нашествие на какую-нибудь местность, то не останавливаются решительно ни перед каким препятствием. Когда их доймут голод и холод, они миллионами наводняют самые теплые местности Норвегии и Швеции, где их удается остановить только огнем.
