– Вы пухнете и пахнете в присутствии Люси, – заявил Пучок. – А все оттого, что вы находите ее чертовски привлекательной. У нас, собак, это называется любовью.
На слове «любовь» он вытянул шею и заглянул мне в глаза из-за моего плеча, точно цыган со скрипкой в ресторане: «Музыку для вашей леди?»
Итак, любовь – это «пухнуть и пахнуть».
В окне вспыхнул свет, и показались силуэты игроков. Я зажал собачью пасть и зашипел:
– Больше ни слова!
– Как я могу? – обиженно пробубнил он из-под ладоней. – Между прочим, губу прикусил.
Я отпустил его только после того, как вырвал обещание молчать.
– Я нем как рыба, – заверил меня пес.
– Вот так и продолжай.
– Да чтоб мне лопнуть, сэр, если вы хоть слово услышите от меня на столь ответственном мероприятии. – Он облизнулся. Я принял это за заверение в чистоте помыслов.
Пес выпрыгнул из машины следом за мной, тут же зарулил в садик перед домом и задрал ногу на жестяную табличку: «По газонам ходить воспрещается!». Последовал звук, напоминавший жужжание дверного звонка, и раздался он прежде, чем я успел нажать на кнопку.
У входа меня встретила мамаша Змееглаза.
Это была симпатичная шотландка, умудрявшаяся сохранять обаяние, несмотря на многочисленные удары и затрещины судьбы: супруга-алкоголика, детей-неврастеников и на то, что в ее собственном доме с ней обращались хуже, чем с рабыней. К тому же она с трудом переводила дыхание благодаря непомерному числу выкуренных сигарет.
Миссис Ватт видела лишь светлую сторону вещей. Один из игроков, художник и декоратор по прозвищу Мистер Бережливость, никогда не плативший долги, пока перспектива познакомиться с горячим утюгом, приложенным к заднице, не становилась предельно близкой, как-то сказал про их ветхий дом, что у них, дескать, обои трещат по швам.
– Ни хрена, милый мой, – спокойно отвечала она, – обои здесь ни при чем, это просто стены в доме слишком прямые.
Она переехала из горной Шотландии к покрытому смогом и туманами южному побережью, как рассказала однажды, угощая меня сандвичем с рыбной пастой, потому что это было самое удобное место для дома.
– Да, дальше вы уехать не могли, если, конечно, не покидать Британских островов, – заметил я.
– Вот именно: нашли, называется, чертово удобное местечко! – нимало не смущаясь, заявила она.
Она относилась к нам как к школьникам, которые собираются у приятеля, и радовалась за Змееглаза, что у него так много «друзей». Потому что других друзей, кроме как за покерным столом, у него не было.
– Это хорошо, что к Вулли ходят приятели, – говорила она, – а то ему так одиноко.
– Это точно, – согласился я, устремив взор на Змееглаза, глаза которого, правда, больше походили на жабьи, если продолжать подыскивать сравнения в мире рептилий, или на глаза плюшевого мишки, если оставить земноводных в покое. На самом деле прозвище Змееглаз, или Змеиные глаза, значило совсем другое – два очка на выброшенном кубике, где две точки расположены по диагонали. Такими же были и глаза Змееглаза – один выше другого. Может, это и ничего, но, когда речь идет о чертах лица, необходима ювелирная точность. Подобное несчастье постигло и его брата. Правда, у того выше был другой глаз, отчего они с братом становились чем-то вроде зеркальных отражений друг друга. Мать фотографировала их, поставив рядом, и говорила потом, что что-то случилось при печати.
– В семье не без урода, – рассуждала она, рассматривая снимки, – но только у меня их сразу двое. Бог не обделил…
Мамаша Змееглаза провела меня внутрь через заднюю дверь:
– Привет, Дэйв, все пучком? Да ты сегодня с приятелем!
– У меня всегда все пучком, миссис Ватт, – отозвался я. Миссис Ватт щедро пересыпала свою речь ненормативной лексикой, поэтому не отвечать ей тем же было вроде как и невежливо. Пес слегка бледнел, когда слышал нехорошие слова, если может бледнеть тот, кто с ног до головы одет в черно-коричневую шкуру.
Миссис Ватт приласкала Пучка, приговаривая всякие свойственные женскому языку нежные и глупые словечки, среди которых прозвучали «малыш» и «красавец» наравне с «вонючка», «блохастик» и «кобелина».
– Ничего, что он со мной? Как думаете, парни не против? Он будет сидеть тихо, рядом… Рядом, я сказал! – последняя реплика была уже непосредственно обращена к Пучку, натянувшему поводок и устремившемуся на запах бутербродов, несшийся из кухни.
