– Никишка, а хочешь ко мне в гости? – неожиданно спросил Анненкова Ванька Пожарский, с которым они крепко сдружились в последнее время.
– Хочу, – не раздумывая ответил тот. – А тебя не заругают?
– С чего бы? – искренне удивился тот. – У меня матушка знаешь какая добрая! Поди, уж и пирогов велела холопкам напечь…
Пирогов Никишке хотелось, ибо казенные каша да квас уже надоели хуже горькой редьки, а никаких иных разносолов не предвиделось. Однако в каком качестве он пойдет в гости к приятелю, ровней или прихлебателем?
– Не-а, – помотал головой мальчик. – Сегодня баня, постираться надоть, отмыться опять же, а то, чего доброго, вши заведутся…
– Нешто ты думаешь, что у нас в усадьбе бани нет? – искренне удивился Ванька. – Да она не меньше, чем в школе, к тому же еще и свежесрубленная. От новых бревен знаешь как духмяно? И на каменку не водой плеснут, а квасом малиновым, и веники не с березы, а дубовые да можжевеловые.
– Ишь ты, – покачал головой Анненков. – Хорошо живете!
– Слава богу, – отозвался приятель и продолжил уговоры: – А кто не любит париться, можно мылом обойтись.
– Чем?
– Ну, мылом, какое купцы из полуденных стран привозят.
– Ну ладно, – решился наконец тот. – Пойдем. Авось не погонит меня твой батюшка!
– Да ты что! – даже обиделся немного Ванька. – Он у меня знаешь какой?
Дмитрий Михайлович, несмотря на свой суровый вид, оказался человеком не злым. Узнав, что младший сын привел в дом дружка, он велел позвать их обоих и стал расспрашивать, что да как.
– Никита Анненков я, из орловских боярских детей, – робея, представился мальчик.
– Отец где служит?
– Сирота я, боярин. А старшие братья на заповедной линии государеву службу правят. Татар да ногайцев стерегут.
– Погоди-ка, отрок… это, выходит, Иван Анненков – твой старший брат?
– Верно, господин.
– Добрый вояка, – одобрительно прогудел прославленный воевода, – я о нем еще по осени государю докладывал, как он татарский табор разогнал, хотя людей у него втрое меньше было!
– Благодарствую, боярин.
– Не меня благодарить надо. Помни, отрок: за Богом молитва, а за царем служба – не пропадет! Ну а теперь ступайте в баню, пока не остыла. Как говорит государь – в здоровом теле – здоровый дух!
– Mens sana in corpore sano, – тут же перевел княжич.
– Чего? – недоуменно сдвинул брови Дмитрий Михайлович.
– Это по латыни так будет, про дух и здоровье, – охотно пояснил отцу сын. – Славнейший муж Децим Юний Ювенал эдак сказывал.
– Ишь ты, – расплылся в улыбке князь. – Хорошо, коли наука впрок идет. Ну-ка повторите-ка еще разок…
– Mens sana in corpore sano – avis rara[38], – запинаясь, повторил Никишка, латыни пока не понимавший, но ухитрившийся запомнить слова учителя.
– Экие молодцы!
Договорив, князь протянул сыну руку, а пока тот почтительно целовал ее, шепнул на ухо:
– Вели Авдотье чистую пару белья дать твоему приятелю.
– Все исполню, батюшка.
Потом вдоволь напарившихся сорванцов усадили за стол и принялись потчевать, причем старая боярыня оставила мужа и старших сыновей и сама подкладывала проголодавшимся школярам лучшие куски.
– Худенькие какие стали, – причитала она, – в чем душа только держится, ведь одна кожа да кости!
Потом их, чистых и осоловелых от съеденного, уложили спать вместе на полатях, после чего они сразу задрыхли и не проснулись даже к заутрене. Видимо, княгиня пожалела школяров и взяла этот грех на себя.
– Ваньша, просыпайся!.. – услышал чей-то шепот Никишка и осторожно приоткрыл глаза.
Рядом с ними стоял молодой человек в нарядном кафтане с золоченым двуглавым орлом на груди, в котором он сразу признал старшего брата своего приятеля – княжича Петра Пожарского, служащего в царских рындах.
– Ваньша, вставай, – продолжал теребить он младшенького, но тот лишь нечленораздельно мычал и пытался сильнее завернуться в рядно[39]. – Да просыпайся же ты, лежебока!
– Что случилось? – не выдержал Анненков.
– Да так, дело у меня к нему, – уклончиво ответил Петька, очевидно, не желая посвящать в свои замыслы посторонних. – Пособить надо…
– Холопам прикажи, – недовольным голосом буркнул младший брат и попытался зарыться головой в подушку, но не тут-то было.
