— Колчак — профессиональный военный, храбрец из храбрецов, герой…
Стеффенс не ответил.
— Что вы молчите?
— Не надо отвечать за русских…
— Вы хотите сказать: он не герой…
— Нет, я просто хотел сказать: не надо отвечать за русских даже тогда, когда нам очень хочется за них ответить… Кстати, я еще не все вам сказал.
— Да, я вас слушаю, милый Стеф…
— Я попросился на прием к Карахану… Помните, мы говорили с вами об Учредительном собрании и я вам сказал: «Это пуповина всех русских проблем». Карахан знает эту проблему, он был весь семнадцатый год в Петрограде… Вопросы, которые меня тут интересуют, я могу задать только ему…
— Ну, что ж… встречайтесь, но только чур, Стеф: мнится мне, что я привез вас сюда белым, а увезу каким–то иным… Ничего не скажешь, из всех московских сувениров, которыми мы поразим президента, этот будет самым неожиданным…
В старом книжном шкафу, который стоял в кара–хановском кабинете между письменным столом и окном, была полка, где хозяин хранил нехитрые атрибуты чайного стола — кофе был напитком полуночья, чай — дня и вечера. Выросший в семье, где искусство накрыть на стол было привилегией не только женщин, Карахан умел выказать немалую сноровку. Конечно, при нынешних более чем скромных возможностях не очень–то разгуляешься, но что–то можно было сделать и теперь. Казалось, церемония устройства чайного стола симпатична была и хозяину в своих симпатичных подробностях. Вот сейчас он не просто накрывал на стол, он чуть–чуть творил и обряд. Ему было приятно ощутить в темном углу книжного шкафа холодную жесть квадратной коробки, в которой хранился чай, нащупать кончиками пальцев края крышки и, осторожно поддев ее, открыть коробку. Он не спешил погрузить ложку в сухое крошево чая, вдыхая запах чайного листа — этот запах донес дыхание далекой земли, которая в холодных сумерках карахановского кабинета могла показаться и экзотической. Как это было принято и на карахановском востоке, все готовилось на глазах у гостя — гость был гостем и не участвовал в процедуре, но, наблюдая за происходящим, он в какой–то мере в ней и участвовал. Быть может, это входило в расчеты хозяина: сама процедура устройства стола способствовала общению хозяина с гостем. Еще до того как настоялся чай, стала образовываться беседа.
— Верно говорят, что у русских революций — речь идет о Феврале и Октябре — был свой пристрастный судья, который вторгся в поединок, сказав свое слово?.. — глаза Стеффенса, обращенные на Цветова, который был приглашен в переводчики, были строги, в вопросе ирония отсутствовала начисто.
— Простите, но что вы имеете в виду — не возвышение ли и падение кадетов? — отозвался Карахан. В его смехе слышались победительные нотки — к поражению кадетов приложил руку и он.
— Нет, я беру дальше — Учредительное собрание, — уточнил Стеффенс. — Из множества русских проблем для Запада это самая острая, — он пододвинул свой стакан, нетерпеливо отпил. Чай был горяч, но гость, казалось, этого не заметил. — Как мне сказали, весь семнадцатый год вы были в Петрограде и могли бы свидетельствовать, как очевидец… Не так ли?
— Вам это важно? — спросил Карахан строго и отодвинул стакан с чаем — он не любил слишком горячее.
— Да, по разным причинам это и меня интересует… — Стеффенс взял стакан, переложил его из одной руки в другую, как горящую головешку. — Летом семнадцатого я был в Петрограде… события достигли своего пика… — он вопросительно взглянул на Сергея, пытаясь установить, как он совладает с переводом. — Одним словом, это был момент, когда две революции встали друг перед другом лицом к лицу, но потом я понял: лицом к лицу они встали 5 января в Таврическом дворце, когда было созвано Учредительное собрание, не так ли?
— Да, вы, пожалуй, правы, именно 5 января… — согласие Карахана было не столь уж активным. «Да, 5 января» — дальше пока он не шел.
— Но что произошло, если обратиться к сути, я хочу знать все… — настоял Стеффенс.
Карахан тронул стакан кончиками пальцев и отодвинул его еще дальше — чай все еще не остыл.
— Исторически Учредительное собрание созывается для выработки конституции, я сказал — исторически. Так было в сорок восьмом и в семьдесят первом, во времена Коммуны, — начал Карахан, обращаясь к событию, он любил обстоятельность. — Еще при Временном правительстве было установлено: Учредительное собрание определит конституцию. Сроки выборов смещались, последний был отнесен на позднюю осень, разумеется, без учета того, что в стране уже будет иная политическая погода — совершился Октябрь…
