Волгин быстро оделся. Взяв в руки пояс, который, как ему только что сказали, был антигравитационным, он удивился, что не чувствует стремления этого куска материи подняться вверх. Ведь пояс должен был отталкиваться от земли, а не притягиваться к ней?…
— Почему он не улетает, — спросил Волгин, — когда не надет на человека?
— Потому что цепь не замкнута, — ответил Люций. Он взял из рук Волгина пояс и застегнул. Пояс рванулся вверх, но Люций не выпускал его. Было ясно, что предоставленный самому себе кусок материи мгновенно оказался бы у потолка.
— Никогда не застегивай его, когда снимешь с себя, — сказал Люций.
Разъединив концы пояса, он протянул его Волгину.
— А это не страшно?
Ио и Люций засмеялись.
— Ты будешь чувствовать себя необычайно легко, — сказал Ио, — но быстро привыкнешь. Ты увидишь, что усталость будет наступать гораздо реже.
Пересилив невольный страх, Волгин застегнул на себе пояс.
Как только он это сделал, чувство поразительной легкости овладело им. Пояс ощутимо поднимал его над землей, но не настолько, чтобы ноги отделились от пола. Руки как будто потеряли вес.
В этот момент он понял причину удивлявшей его легкости, с какой ходили все вокруг него. До этого он никак не мог понять, как могут люди такого высокого роста и, следовательно, большого веса передвигаться, точно земля не притягивает их.
— Мне кажется, — сказал он, — что я сейчас подпрыгну до потолка.
— Нет, — серьезно ответил Ио. — Пояс уменьшает вес верхней части твоего тела в два раза. Некоторые люди носят пояса с коэффициентом действия один — три, один — четыре и даже один — пять. Но для начала тебе достаточно и двойного.
— А как отражается ношение пояса на работе внутренних органов тела, например, сердца?
— Только положительно. Сердцу гораздо легче. Без этих поясов нашей науке трудней было бы добиться двухсотлетней жизни для человека.
Они вернулись в столовую. Волгину казалось, что он на каждом шагу подпрыгивает, и он спросил Владилена, так ли это.
— Ничуть, — ответил тот. — Ты ходишь, как все.
Арелет приближался к Ленинграду.
С волнением всматривался Волгин сквозь прозрачную стенку машины в подернутую туманной дымкой даль горизонта.
В прежней жизни много раз случалось ему подъезжать к родному городу на поезде, подлетать на самолете, и всегда он испытывал волнение. Так было и сейчас, только неизмеримо сильнее.
Великий город всегда казался Волгину отличным от других городов на Земле.
Город Ленина! Колыбель Октябрьской революции! Как близки и понятны были Волгину эти слова…
Понимают ли значение Ленинграда современные люди? Что говорит их сердцу это гордое слово?
Может быть, для них город на Неве ничем не отличается от других? Может быть, два тысячелетия изгладили воспоминания, такие свежие для Волгина?…
Нет, это было не так!
Волгин услышал, как Мэри сказала Владилену:
— Уже давно я не бывала здесь. Не правда ли, когда подлетаешь к Ленинграду, испытываешь особое чувство.
— Да, — ответил Владилен. — И это вполне понятно. Именно здесь был заложен фундамент истории человечества.
— Последних двух тысячелетий.
— О! Все, что было до Великой революции, кажется мне сплошным мраком. Здесь зажегся первый луч света.
— И как ярко этот свет разгорелся теперь, — добавил Волгин. Он понял, что люди ничего не забыли. Человечество свято хранило память о славном прошлом, и благодарность к тем, кто создавал и строил прекрасный мир, в котором они жили, не угасала. Он и оба его спутника испытывали те же чувства, различавшиеся только неизбежным масштабом времени. Для них это была история, незабываемая и волнующая. Для него — вчерашний день жизни.
Ленинград должен был вот-вот открыться. Арелет находился от города в трехстах километрах. Владилен, управляющий машиной, все больше и больше сбавлял скорость.
Молодой ученый отлично понимал, какие чувства волнуют Волгина. Он заметил, что Дмитрий почти никакого внимания не обращал на те места, где они пролетали. Когда раньше арелет, увеличив скорость до предела, поднялся на большую высоту и подробности земной поверхности стали плохо различимы, Дмитрий не возражал против этого: его мысли явно были далеко, стремились вперед — к тому, что ждало их в конце пути. Всеми помыслами он был уже в Ленинграде, и только в Ленинграде.
