Он не мог больше присутствовать при затянувшейся дискуссии и решил положить ей конец. Пусть неизбежное случится.
Он выступил и сказал:
— Вы предоставили мне решение вопроса. Я внимательно выслушал ваши мнения. Для меня нет сомнения, чем все это окончится. Я знаю Дмитрия. Это человек с твердым характером. И он далеко не счастлив у нас. Мы вернули его к жизни, не спрашивая его согласия. Теперь пришла смерть. Так пусть он умрет добровольно. Я сегодня же сам сообщу ему все. И если мои опасения оправдаются… доверяете ли вы это мне?
— Совет науки поручает вам исполнить желание Дмитрия Волгина, — сказал председатель.
— Я считаю, что сообщать об этом не следует никому, — сказал Ио. — По крайней мере до тех пор, пока не станет известно решение Волгина.
— В таком исключительном случае допускается сохранение тайны нашего решения, — ответил председатель. — Отчет Земле будет дан, когда все окончится.
Но сказать «Я сообщу ему» было легче, чем выполнить это намерение. Три дня Люций не мог решиться вылететь на берег Средиземного моря к своему «сыну», которому он должен был объявить смертный приговор.
Его не торопили, хорошо понимая, какую тяжелую задачу он взял на себя. Ио предложил сказать все за Люция, но получил отказ.
— Во всем виноват я один, — ответил Люций. — И как бы ни было трудно, я, и только я, должен сделать это. Об одном буду просить, мой друг. Погрузите меня в анабиосон на несколько лет, когда все будет кончено.
— Обещаю вам это, — сказал Ио.
Больше нельзя было медлить. Каждый день у Волгина могли появиться первые признаки болезни. Решить свою собственную судьбу он должен был, находясь в полном здоровье.
Так и не отважившись на разговор с глазу на глаз, Люций в конце концов попросил Ио присутствовать при беседе. Он решил говорить с Волгиным по телеофу.
Ничего не подозревая, в самом наилучшем настроении, подошел Волгин к креслу телеофа, когда Мэри передала ему просьбу Люция.
Кроме Волгина, в комнате никого не было.
Он привычно произвел вызов. Когда вспыхнула зеленая точка, нажал на нее.
Появление Ио он встретил радостной улыбкой, но, посмотрев на Люция, испугался:
— Отец! Ты болен?
Люций отрицательно покачал головой.
— Я здоров, — сказал он, — насколько это возможно. Приготовься, Дмитрий! Я должен сообщить тебе очень плохую новость. Я считаю, что с тобой не нужны подготовительные разговоры. Думаю, что не ошибаюсь. Скажи мне, ты не тяготишься жизнью?
Волгина удивил вопрос, особенно тон, которым он был задан. Люций говорил каким-то деревянным голосом, точно повторяя вызубренный урок. Ио хмуро смотрел мимо Волгина.
— Как тебе ответить? Иногда мне тяжело, но я постепенно привыкаю. Мне кажется, что ты, хотя и сказал, что со мной не нужны подготовительные разговоры, делаешь именно это. Если тебе надо сообщить мне что-то серьезное, а я вижу, что это так, то говори прямо. Не думаю, что меня способно удивить или испугать что бы то ни было.
— Нет, я не могу! — воскликнул Люций. — Говорите вы, Ио.
И Волгин узнал обо всем.
Неожиданное известие взволновало, не могло не взволновать его. Слишком внезапно случилось это. В первый момент он обрадовался, почувствовал облегчение, ведь все волновавшие его вопросы разрешались сами собой. Смерти он никогда не боялся, особенно теперь. Он уже умер однажды, и ему не казалось страшным умереть вторично. Но он с удивлением понял, что испытывает чувство досады. Не страха, а именно досады на то, что эти люди, обладавшие огромными по сравнению с его временем знаниями, имевшие в своем распоряжении могучие средства науки и техники, так легко, как ему показалось, смиряются с угрожавшей ему смертью.
— Я благодарен вам, Дмитрий, — говорил Ио, — за то, что вы с такой твердостью слушаете меня. Теперь вам ясно положение. Мы не можем спасти вас. Наука Фаэтона, более развитая, чем наша, отказалась что-либо сделать. Тем более бессильны мы. Если вы хотите жить, вам будет обеспечено все возможное, чтобы неподвижность тела не причиняла вам страданий. Мы всегда будем находиться с вами, развлекать вас, заботиться о вас. Вы сможете прожить несколько лет.
