И тридцать рядов детских лиц, возбужденных, взволнованных, любопытных.
Они были разными, эти лица, но каждое могло служить образцом красивого детского лица.
Волгин внимательно осматривал аудиторию. Какой-то «фокус» в освещении позволял видеть сидящих в заднем ряду так же отчетливо и ясно, как и передних. Казалось, здесь не существовало расстояния.
«Вряд ли это может быть только „игрой“ света, — подумал Волгин, — скорее, новое проявление современной техники».
Было ясно, что и дети видят своих гостей так же отчетливо с любого места в зале.
У двух тысяч детей было что-то общее во внешнем виде. Они были теперь одеты в костюмы разного покроя и цвета. Черты лица, цвет волос и глаз тоже были разными, но общее, несомненно, существовало, и Волгин долго не мог понять, в чем оно заключалось.
Потом он понял. Это было то, что он и его товарищи заметили на площадке у первого встреченного ими мальчика — непринужденное изящество позы, чуть-чуть откинутая назад голова, вошедшее в плоть и кровь уважение к человеку, почти гордое сознание своего человеческого достоинства — характерные черты людей новой эры, соединенные с детской подвижностью и непосредственностью.
Эти дети, от десяти до четырнадцати лет, были людьми девятого века, свободными гражданами свободного мира, не знающими, что такое нужда, болезни, преждевременная смерть. Перед каждым из них расстилалась двухсотлетняя жизнь — без старческой дряхлости, полная радости творческого труда.
«Они и не могут быть иными, — подумал Волгин. — Их деды и прадеды уже привыкли к тому, что они — хозяева жизни и природы. Мы, строившие коммунизм, как мы были правы! Вот к чему привели наши усилия и бесчисленные жертвы!»
И с чувством гордого удовлетворения в душе Волгина снова возникло горькое сознание своей неполноценности, отсталости, неспособности войти в эту жизнь полноправным ее участником.
«Я гость, и только гость, — думал он. — Никогда они не посмотрят на меня как на равного им во всем. Я всегда буду возбуждать любопытство, словно неведомый зверь в зоопарке».
Он посмотрел на Мельникову и Второва, и ему показалось, что он прочел на их лицах те же безрадостные мысли.
Но он ошибался. Игорь Захарович и Мария Александровна думали совсем о другом.
…Встречу открыла девочка, сидевшая в первом ряду. Она встала и, к несказанному удивлению гостей, произнесла короткую речь на чистом русском языке, почти без акцента:
— Мы все очень рады и очень гордимся тем, что вы пришли к нам. Рады потому, что хотели, даже мечтали встретиться с вами. Горды потому, что возможность прийти к нам из далекого прошлого дало вам могущество разума. Мы просим вас рассказать нам о прошлом, о вашем веке. И наш первый общий вопрос обращен к вам, Дмитрий. Вы современник Ленина, расскажите о нем как человек, который видел его и говорил с ним.
«Вот оно, первое неизбежное затруднение, — подумал Второв. — Они не чувствуют разницу между своим и нашим временем».
Волгин видел, с каким напряженным вниманием смотрят на него, ожидая ответа, две тысячи пар глаз. Дети, конечно, не поняли, что сказала их подруга, но они знали, какой вопрос будет задан, и слышали имя «Ленин».
Солгать? Придумать историю личной встречи с вождем? Не разочаровывать их? Нет, это немыслимо, неизбежно запутаешься.
Чтобы выиграть время, Волгин спросил по-русски:
— Как тебя зовут?
Она явно не поняла его и беспомощно посмотрела на Электру. Странно, ведь она только что говорила по-русски. Волгин повторил вопрос на современном языке.
— Мое имя Фея.
— Действительно фея, — прошептала Мельникова, любуясь ребенком.
— Скажи, — спросил Волгин, — ты знаешь старый русский язык?
По рядам прошло легкое движение. Фея посмотрела на Волгина с удивлением, ее брови слегка приподнялись. Казалось, что-то в словах Волгина поразило ее.
Электра быстро набросала несколько слов и передала записку Волгину.
«Не обращайтесь к детям на „ты“. Я потом объясню вам».
— Вы знакомы с нашим языком? — переспросил Волгин.
— Нет, я его не знаю. То, что я сказала, я скоро забуду. Мы думали, что вам будет приятно услышать родной язык.
— Это действительно так. Но скажи… скажите, как же вы могли, не зная языка, обратиться к нам по-русски?
