И тут Авдотье, доселе довольной Галиной работой, стало казаться, что она все делает не так.
— Не торопись, не торопись, стрекоза! — приговаривала она сдавленным шепотом.
Капризная не выносила шума во время дойки, но, заслышав знакомый голос, обернулась. Пунцовые капли свекольного сока стекали с ее толстых губ. Она внимательно оглядела старую доярку своими словно незрячими глазами, — темные, не отражающие свет, они сливались с черными обводьями, — и снова ткнулась мордой в кормушку.
— Вишь, недовольна! — прошипела Авдотья. — Помассируй ей вымя еще раз. Реже! Тверже! Так. Теперь давай. Да не торопись, тебе говорят!
— Так я и знал! — раздался над Авдотьей густой голос Струганова. — Разве это отдых, скажите на милость?
Авдотья распрямилась.
— Чего шумишь, животных пугаешь?
— Эх, Авдотья Марковна! Неужели же нет другого занятия для престарелого человека?
— Это какого ж? Погоду, что ль, по ломоте в пояснице предсказывать?
— Не умеет отдыхать русский человек! — вздохнул Струганов. — Ведь какое раздолье кругом — лес, луга, речка. И грибы тебе, и ягоды, скоро малина поспеет. А река! Вода — как слеза, песок по берегу бархатный! Ну, чтобы погулять, на солнышке погреться, а вечером в клуб — музыку послушать, кино посмотреть, разговор поговорить. Что у нас за старики непутевые! Сейчас только деда Терентия с пасеки согнал. Понадобилось ему, видите ли, пчелиное «шемейство перешелить», как будто без него некому. Вон в Прохочеве Егор Данилыч Хижняк разумным отдыхом дотянул до ста восьми лет — и еще поживет…
— А что за радость его жизнь? Сидень, недоумок.
— Так столько от вас и не требуется. Но до коммунизма вы дожить обязаны. Я серьезно говорю, Авдотья Марковна, добром не поможет, — будем действовать официально. Распоряжусь не подпускать к коровам — и все тут! Хватит! Мне за вас, стариков, в райкоме голову мылили.
— Уж и мылили!
— Душегубом называли, если хотите знать!
— Экая страсть!.. — усмехнулась Авдотья.
II
Дома Авдотью поджидал гость — белобрысый паренек лет одиннадцати с круглой, лобастой головой и оттопыренными ушами. Авдотья хоть и плохо разбиралась в молодом сухинском поколении, по ушам узнала Митю Трушина. У ног Мити стояло до краев полное ведро.
— Тебе чего? — не слишком дружелюбно спросила Авдотья.
— Здравствуйте, Авдотья Марковна! Куда воду слить?
— Да вон в бадейку… Ты зачем пришел, я спрашиваю?
Митя с усилием поднял тяжелое ведро и осторожно, чтоб не выплескать, опорожнил его в деревянную бадью.
— Еще принесть или хватит пока?
— Да ты что за распорядитель такой выискался?
— Распорядитель вы будете, — улыбнулся Митя. — Я исполнитель. Меня, Авдотья Марковна, прислала тимуровская команда нашего отряда.
— Ты как сказал? Тимуровская?.. Ах, срамники! Думаешь, я старая, не знаю, кто такой Тимур был? От ученых людей слыхала…
Большие уши Мити покраснели, словно позади них зажглось по фонарику. И все же он решил не отступать: ведь и Тимуру, их Тимуру, пришлось долго сносить непонимание взрослых людей и обиды. Упрямо наклонив голову с чистым белым лбом, Митя заговорил чуть сиплым от волнения голосом:
— И вовсе это не тот Тимур-завоеватель. Наш Тимур — мальчик, пионер. Он помогал женам красноармейцев, всем старым и больным людям… Он делал за них всю трудную работу, и заботился, и воду носил…
Со своей упрямо наклоненной головой он напомнил Авдотье молодого задиристого бычка. Она, конечно, сразу поняла, зачем пришел Митя, но не любила Авдотья, чтобы о ней пеклись. И все же едва приметный отзвук ласки был в ее голосе, когда она сказала:
— Шел бы с ребятишками играть, чем тут под ногами путаться.
Но как ни скуден был этот отзвук, Митя мгновенно его почувствовал. Через минуту он уже хозяйничал вовсю: выносил ведро с мусором, лущил лучину для самовара, колол дрова на растопку. Вскоре скромный Авдотьин обед варился в жарко полыхавшей печи, а Митя, снова покраснев, сказал несмело:
— Я вечером газету принесу… А сейчас, хотите, я вам почитаю сказки про Алдара-Косе?..
Получив указание заботиться не только о физической, но и о духовкой жизни Авдотьи, Митя никак не мог решить, какое чтение подходит старикам. Вспомнив, что старики — мастера рассказывать сказки, он заключил, что это и является их излюбленным чтением. Но Авдотья решительно, почти с обидой, отвергла Митино предложение.