В полдень Кретов обтер травой косу и крикнул вязальщицам:
— Закуривай! Перерыв на полтора часа!
— И домой сходить можно?
— Можно! Только чтобы точно быть на месте!
Кретов достал из кармана завтрак и расположился под кустом бузины полдничать. Покончив с завтраком, выкурил две папиросы и, прикрыв голову курткой, заснул.
К шести часам вечера, когда солнце еще ложилось тяжелым жаром на плечи, а от земли потянуло прохладой, вязальщицы поставили последний сноп.
— Поздравляю! — сказал Кретов. — Сегодня вы заработали четыре трудодня.
— За вами, правда, легко вязать, грядок ровным, — сказала Амосова, — а за другими весь хребет изломаешь. Кидают как попало…
— Вот и надо, чтоб все так косили, — сказала Нефедьева. — Ужо я женщин навострю!..
Кретов промолчал, но было ясно, что день не пропал даром. Когда он проходил мимо косарей, его окликнул Селезнев:
— Что скучный, товарищ капитан?
— А ты что такой веселый?
— Мы с Шумиловым по семь соток дошибли. А у вас, поди, целых две нормы?
Заметив, что другие косари и вязальщицы прислушиваются к разговору, Кретов ответил равнодушно:
— Да, больше не натянул!.. Отвычка, знаешь!..
— Шутки! — крикнул Шумилов.
— А ты, милый друг, пойди и проверь, — небрежно бросил Кретов и, повернувшись к Селезневу, сказал: — Завтра думаю гектар с лишним дать.
Махнул картузом и двинулся своей дорогой.
На следующий день он снова вышел в поле. Приближаясь к стану косарей, он еще издали услышал громкие голоса, среди которых выделялся пронзительным серебром голос Амосовой:
— Ну, и заварили вы нам кашу, Алексей Федорыч! — дружески улыбнулся Селезнев. — Вязальщицы бунтуют. Говорят: «Почему мы хуже вас косим? За вами, говорят, и пятьсот снопов связать не трудно!..»
— Факт, не трудно! — вмешалась Амосова. — Алексей Федорыч ровно кладет, колосок к колоску. А вы кидаете как попало. За вами сноп свяжешь — спины не разогнешь!
— Да и не курит он то и дело, один даст перерыв, зато долгий, — добавила Нефедьева.
«Правильных я себе помощниц избрал, — подумал Кретов, — и руками и языком мастерицы работать…»
— Проверили мы вас вчера, — выступил вперед Шумилов, — точно: восемьдесят две сотки. И женщины правду говорят: всем так косить надо. — Шумилов немного рисовался откровенностью, с какой он признавал правоту Кретова и собственную неправоту. — Спасибо за урок, товарищ капитан.
— Не в «спасибо» дело, — прервал Селезнев. — Вы нам лучше растолкуйте, как надо работать.
— Точно! Дело! — заговорили вокруг.
Кретов улыбнулся.
— Секрету тут особого нет. Перво-наперво — коса должна быть настроена, как хорошая гитара, наточена, как бритва; грабки отрегулированы, дуга на месте, чтоб колос не переваливался. Если чувствуешь неполадки, остановись, исправь. Дальше. Замах делай широкий, плавный, чтоб стерня ровной была, а не буграми. Это одно дело. А вот и второе. В нашем труде надо с умом действовать. Тут место возвышенное, ветряное, глядите, как ветер колосья клонит. Значит, здесь их способнее по ветру брать, а не в круговую. Ты лишний кусок поля задаром пройдешь, зато в силе и быстроте выиграешь. У вас тут стерня низкая, а там бугрится, и даже колоски остались. А почему? Потому что колосок навстречу косарю гнулся, коса скользила, плохо брала. От этого и колосья теряются. Вот и вся наука. Остальное от человека зависит. От его рук и сердца…
Кретов замолчал, утомленный длинной речью, отер пот со лба.
— Понятно, — сказал Селезнев. — Выходит, сметка и здесь нужна.
— А ты что думал? — с вновь обретенным, хотя и не совсем уверенным, апломбом воскликнул Шумилов.
— Я вызов делаю, — неожиданно заявил Свистунов. — Давай, Андрей, поспоримся, кто из нас больше даст.
— Интерес мне с тобою спориться! — ответил Шумилов. — Я Селезнева вызываю.
— Идет! — отозвался Селезнев. — А ты, Фома, с Надеждой соревнуйся.
Надежда Шубина, плоскогрудая, сильная женщина с гладким, иконописным лицом, считалась не послед ним косарем в бригаде.
— Спасибо тебе! — обиделся Свистунов. — Нешто я бабы слабей? Я Алексея Федорыча вызываю.
Все захохотали. Узкие, плотно сжатые губы Шубиной разжались, в глазах возник сухой блеск.
— Я тебя пополам сложу да в карман суну.
