Мозг мой напряженно работал. Я понимал, что улика моя связана с этими деньгами. Сначала я хотел было отказаться от долларов, выкраденных из сейфа Агроканаки, заявив, будто в перепутанной куче американской валюты никак невозможно отличить мои от выигранных денег. Но сейчас, когда и Литовцев, и капитан стремились связать дело с другой валютой, действительно выигранной мною, я понял: бояться надо именно выигранных денег. Но что угрожало мне? Деньги эти были, конечно, потеряны для меня, я не был настолько наивен, чтобы думать, будто этот растрепанный капитан и проигравшийся сыщик отдадут их обратно. Меня, конечно, в эту же ночь обдерут как липку, кинут в клоповник, где я проведу несколько голодных и скучных дней, может быть и неделю, после чего вышлют в любую из стран, подданным которой по своим паспортам я захочу быть. Я хорошо знал, что ничего большего мне не угрожает, ибо вешали и расстреливали только за политику. Но превратиться в обобранного дурака, да еще с изрядно побитыми боками, мне не хотелось.
В двери просунулся испуганный крупье. Он сгорбился и искательно смотрел на сидевших. Один раз он взглянул на меня и сейчас же отвернулся.
— Крупье? — спросил капитан.
— Так точно! Крупье! — по-солдатски ответил спрошенный и еще больше пригнулся.
— Этого знаешь? — ткнув в меня пальцем, спросил капитан.
— Так точно-с, знаю-с, они у нас бывали-с. Сегодня весь банк сорвали.
— Стой, — перебил его капитан. — Сегодня во время игры он ставку в банк клал?
— Клали-с. Две тысячи пятьсот…
— Какими?
— Долларами. Американской валютой-с… Пачечкой, сто штук по двадцать пять долларов…
— Неправда! — перебил его сыщик. — Не было долларов.
Крупье растерялся и, переминаясь с ноги на ногу, забормотал:
— Может быть-с, я ошибся. Народу много, возможно, что и так.
— А я утверждаю, что крупье сказал правду, а теперь, испугавшись вас, путает. Вот эта пачка, — вытягивая свою, перевязанную ниточкой, пачку из общей кипы, решительно сказал я. — Вот они, мои деньги, остальные — выигранные!
— Что значит крупье убоялся, что значит путает? А? Я вас спрашиваю: что это значит, что мы, нарочно, что ли, его стращаем? — вскипятился капитан и сердито крикнул крупье: — Ну, ты! Говори коротко и толком. Правду он говорит, что это его пачка и что остальные, выигранные, чужие, да только пр-равду, а то закачу…
Растерявшийся крупье дрожащим, срывающимся голосом подтвердил:
— Истинный крест, правду говорю, их денежки — вот эта пачка, остальные — других гостей, а доллары — их.
Я твердо посмотрел на Литовцева. Сыщик неожиданно смутился. По его лицу прошла досада. Он неуверенно взглянул на капитана, недовольно воззрившегося на него, и смиренно пробормотал:
— Сергей Иваныч, я сам видел обратное!
Но капитан жестом остановил его:
— Видел, видел, а люди говорят другое!
Он поднялся.
— Ну-с, заканчивайте, и хватит. А вам… — насмешливо протянул он, — ба-арон, советую вообще убираться из Крыма, и не позже как завтра же. В другой раз не все сойдет так благополучно. Подпишите протокол да убирайтесь отсюда!
Я молча протянул руку за своими деньгами.
— А расписку взять? — упавшим голосом спросил Литовцев.
— Расписку? Какую? О долларах?.. Конечно! Прежде распишитесь, что свои деньги сполна получили и что претензий к нам не имеете, вы, господин иностранец, — с нескрываемой злостью закончил он и отвернулся к молчавшему поручику.
Я набросал расписку в получении своих двух с половиною тысяч долларов.
— Вот и все! Разыграли маленькую комедию чисто и благородно, обошлись без побоев по воспитанному, дворянскому личику и дело сделали, — пряча в стол расписку, вдруг рассмеялся Литовцев, глядя в глаза захохотавшему капитану.
Молчавший поручик также покатился от хохота. Стоявший у двери надзиратель услужливо хихикал, для виду отворачиваясь в сторону.
Я только сейчас понял, что эти два отъявленных негодяя провели меня. Смех душил их. Капитан приподнялся со стула и, тыча мне в глаза сложенными в шиш пальцами, захлебываясь от смеха, закричал:
— Эх ты, неуловимый ко-ро-оль жуликов! Дерьмо ты, а не король! — И, застонав от невыносимых судорог смеха, снова повалился на диван.
