— Кто? Известно кто — бригадирша!
Настя!
Алена от возмущения не сразу нашлась что ответить.
"Ячмень у нее осыпается, а у меня нет!..
У меня пусть пропадает! Не выйдет".
— Дай коня! Где жнейка?
Ольга послушно соскочила на землю, подала Алене поводья:
— Возле кузницы.
Жнейка до сих пор никак не могла сдвинуться с того места, где ее остановили вязальщицы из Ольгиной группы. Они шли на колхозный двор, чтобы оттуда вместе с жнейкой пойти в поле. Увидев ее у кузницы, колхозницы сразу остановились, требуя, чтобы жнец ехал на их поле. Жнец, верткий, как вьюн, бойкий подросток с вздернутым облупленным носом, раза три пытался выбраться из «окружения», залихватски гикал на лошадей, подстегивая их вожжами, но девушки-вязальщицы его не выпускали. Вскоре к жнейке подбежала бригадир Настя. Она сразу набросилась на Петруся:
— Я тебе что говорила? Чего ты тут валандаешься? А вы? Это ваше дело? черные Настины глаза нацелились на вязальщиц. — Без вас разберутся, если надо будет. Лучше шли бы работать.
— Не имела ты такого права нашу жнейку… — начала было одна из вязальщиц, но Настя и слушать не стала.
Как только Петрусь увидел рядом с собой Настю, он задрал нос еще выше и, не обращая внимания на едкие насмешки, дернул вожжи. Лошади тронулись.
Так бы и увела Настя жнейку, если бы к этому времени не подоспела Алена. Нагнав шумливую толпу, Алена вихрем слетела с коня и бросилась к пареньку. Как-то так случилось, что Настю она в первую минуту не заметила.
— Ты куда? — схватила Алена вожжи и рванула их из рук хлопца.
Тот не выпускал их.
— Куда нужно, туда и еду.
Алена вспыхнула. Лицо ее, усыпанное у глаз мелкими точками веснушек, густо покраснело.
— Жнейка должна быть сейчас в нашей бригаде. Поворачивай обратно во двор, — с трудом сдерживая волнение, приказала она.
— Никуда я не поеду.
Упрямство Петруся привело Алену в замешательство. Она оглянулась и только теперь увидела Настю, — в красивых черных Настиных глазах трепетала усмешка, задиристая, уверенная.
— Почему ты берешь жнейку? Теперь ведь моя очередь, — проговорила Алена обиженно…
На следующий день после работы Алена забежала домой, умылась, наскоро поужинала и пошла в правление. Ее и Настю вызывал председатель.
Мартин случайно стал свидетелем спора:
он шел в кузню проверить, как кузнец налаживает плуги к осенней пахоте.
Подойдя к жнейке, Мартин понял все без расспросов. Однако при появлении председателя колхозницы обеих бригад подняли такой шум, доказывая свою правоту, что некоторое время ему пришлось стоять молча и слушать.
— Все? — спросил Мартин, как только стало тихо. — Ну и любите вы, казаки мои, поговорить. Прокричали уши, а бсстолку. Об этом было решение правления.
Какие же тут могут быть споры? Нечего кричать!
Он говорил спокойно и твердо, и от его спокойствия на разгоряченные спором сердца женщин словно дохнуло свежим, отрезвляющим ветром. Мартин посмотрел на всех н повторил:
— Нечего тут, казаки мои, кричать!
Жнейку — Алениной бригаде. И сейчас же чтоб все были в поле! Сколько времени зря потеряли. А Настя и Алена — завтра вечером в правление!
Он повернулся: и, слегка опираясь на упругий ореховый прут, заковылял к кузнице.
Колхозницы разошлись по своим местам.
Вязальщицы Алениной бригады весело пошли за жнейкой.
Алена шла теперь к Мартину с тяжелым сердцем. "И почему это все так приключилось?.. Все хорошо шло, и вдруг — на тебе! Теперь хоть глаза у кого занимай — стыдно к Мартину итти".
От природы впечатлительная и прямодушная, она очень волновалась, думая о предстоящем разговоре с председателем.
На улице Кореневки, как обычно летним вечером, было людно и шумно. В августовскую страду по утрам улица тихо дремлет, редко-редко можно услышать туг голос человека. Зато поле полнится жизнью — стрекочет жнейка, скрипят на дорогах, неуклюже покачиваясь, нагруженные снопами возы, далеко и привольно плывет протяжная песня жней. В полдень поле пустеет, а село заметно оживает, чтобы через часполтора сноса замереть в дремотном ожидании до вечерних сумерек. Под вечер, когда над Турьей опускается белый туман, улицы снова начинают звенеть человеческими голосами.
