А я пишу как мне диктуют душа и дождевые струи, что за окном листву полощат, о, сколько их прошло, дождей, но почему-то этот дождик вдруг мне напомнил ясный день, тот самый день, когда к тебе несло, увы, традиционно и в размышленьях о штанах, а вот писать, увы, и ах, хотелось мне не так как раньше. Быть может, в этом меньше фальши, чем в лесенках и этажах проверенной литературы… да, ныне дорога бумага, но разве там нужна отвага, чтоб сделав лишь четыре шага, остановиться, отдохнуть и снова тот же мерный путь.
Хорей иль ямб — мне без разбора, но только подголоском хора быть не хочу, пусть и влачу убогое существованье… Оно мое! Я сборщик дани и раб, и царь, и вечный странник в полях поэзии родной сам по себе
Страны иной не видно мне в сплошном тумане и все сильнее манит память.
А что до стиля — он не нов, сегодня об анжабемане сосед мой знает, Иванов.
Он занимается торговлей, но бывший кандидат наук — филологических, конечно, хоть пьет, но все мы в этом грешны. Он разбирается в предлогах, стихи умеет излагать и всяких гребаных налогов умеет, сволочь, избегать.
Он мне сказал — анжабеман. Вот так ты пишешь, милый сударь, и мы с ним звякнули посудой и хоть торгаш он и паскуда и прямо лазит в мой карман, запомнил я — анжабеман.
Но слов французская порода нас не смутит, не возмутит: черта у нашего народа любого черта и урода умеем мы переварить и превратить в простой и ясный, как жест доходчивый, язык, как лист траве ему подвластны и академик, и мужик.
А жизнь летит и новым светом окрашен мир и ты и я.
Взлетает лето как монета и долго кружится маня таинственным — орел иль решка, судьбы улыбка иль насмешка — чем ты обрадуешь меня?
Есть, есть вопросы без ответа, навек наложенное вето на все загадки бытия. Но тайн тайн в тебе таится, моя рабыня и царица. В ней жизни смысл, валы и гладь, всех океанов благодать нельзя попробовать рукою, она в полете ли, в покое, перед последним смертным боем и так редка, что никакое нельзя явленье с ней сравнить.
Сверкай же, жизненная нить! Ткачи судьбы — поосторожней, обрыв'исправить невозможно — дешевле нитку заменить.
За этот день, кого мне, Боже! Кого мне отблагодарить!"
Были и еще стихи. Не прочитав и части их, я понял, что судьба столкнула меня с поэтом милостью Божьей.
— Он оставил адрес или телефон? — Спросил я у Тамары.
— Нет, — она пожала плечами. — Вообще, какой-то странный тип. Даже до свиданья не сказал.
— Он придет, — думалось мне.
Но больше я никогда не встретил этого парня с синими глазами и часто думаю, что, может быть, мир лишился поэта по моей вине…
Что о больных и о поэтах, когда я видел как и обычные здоровые люди день изо дня сталкиваясь с проблемами — работа, деньги, еда, лекарства — потихоньку менялись. В зависимости от характера одни становились злыми и агрессивными, другие тихо опускались, уже ни на что не надеясь. Таких было большинство.
Будто какое то проклятие нависло над страной!
Темны страницы
Книги судеб,
И строк ее не знают люди.
В этот "черный понедельник" я прихватил на работу старую куртку. В пятницу пришли контейнера с книгой "Сын Сатаны" и мужчинам издательства предстояло попахать на разгрузке. Я чувствовал себя уже достаточно хорошо и не собирался в этот раз поддаваться уговорам сердобольных женщин. Но в этот раз и попотеть не пришлось — помогли мальчишки с "Подвига" — их руководитель прислал нам помощь в обмен на новые книги для библиотеки. К обеду мы отправили контейнера в порт и тут ко мне подошла Татьяна Мигунова.
— Я сегодня пораньше уйду на обед. Дочка что-то прихварывает.
Я только головой кивнул. О такой мелочи могла бы и не говорить. Тем более, что с самых первых дней своего директорства я провозгласил приоритет работы над дисциплиной. Можешь делать что угодно и где угодно находиться, была бы выполнена работа…
— Новые книги с собой взяла, — продолжала Таня. — Заскочу после обеда на телевидение, покажу девчатам, пусть рекламку дадут.
Она ушла, а я спустился в склад, посмотреть, что там творится.
В складе было тихо, полутемно. Пожарники заставили нас отключить все розетки и патроны и слабый свет еле струился из-за штабелей с книгами. Комнаты были забиты под самый потолок и я ломал голову, куда буду девать следующую партию.
