– Так у вас и общества, и людей нет? – осторожно спросил я. Не хотел я встречаться с обществом и стреляться со всеми подряд. – Пока ехали, ни одного человека не повстречал.
– Как нет? Зима ведь. Темно. Попрятались. Полярная ночь на дворе, многие местные лопари из веж[3] своих не выходят в этот месяц. Но мы не такие. Мы – не дикари! У нас жизнь кипит. В приходе дети учатся. По воскресеньям службы. Бабы рожают. Доктор у нас очень грамотный! Всё как у всех и даже лучше. Численностью населения мы не обделены! Городишко-то уездный! Только одних дворян человек двадцать, мещан двести. Всего душ шестьсот наберется. По весне пересчет будет.
– По весне?
– Истинно так. Зиму переживем и посчитаемся. А вы в артиллерии служили, Иван Матвеевич, как все инженеры?
– В артиллерии.
– В чине?
– Майора.
– И что ж в армии не остались?
– Так нас «майоров» упразднили. Остаться капитаном не пожелал. Не по чести как-то. Был я уже капитаном. А выше звание не предложили. Почему спрашиваете?
– Другим по чести, – протянул старик, попыхивая трубкой. – Для многих «капитан» – венец карьеры. Ничего зазорного. Думаю, о чем вас просить. Пушки мои посмотрите, склад проинспектируете? Дел немного, но внимания требует, не ровен час – шальной англичанин заявится! А уж мы-то к вам со всей душой! Ни в чем не откажем!
– Конечно. По мне дело. Хочу остаться у вас до весны, а там по тракту до Кандалакши добраться и уехать к финнам. Желаю присоединиться от нашего министерства к экспедиции Вильгельма Рамзая[4]. У меня приказ прямой. Там полная подготовка идет, хотят исследовать Хибины и тундры Лавозерские. Всех собрали: ботаники, зоологи, картографы, геологи – все научные умы. Грандиозное событие! Там в экспедиции даже фотоаппарат будет!
– Что вы такое говорите?! Фотоаппарат?!
– Масштаб! Чувствуете?
Старик закашлялся. Прослезился. Подергал седую бровь за длинные сизые волоски.
– Все экспедиции через нас проходят. Рамзай ваш тоже не минет этой дороги – одна она. От нас старт на все четыре стороны! Зачем ехать? Можете здесь дождаться.
Я улыбнулся. Стал расстёгиваться. Блеснула в вороте кителя Анна с мечами[5]. Старик заметил. Подобрел.
– Два года? Провести здесь два года до экспедиции? Никак не могу, – от такой мысли мне даже весело стало. Да я хоть каждый день стреляться готов, лишь бы не жить среди оленей.
– Есть еще одно обстоятельство, о котором я вас должен предупредить, – сказал градоначальник и нахмурился. Я замер. Не понравилась мне чужая интонация и мимика.
– И какое же?
– Тракт до Кандалакши бывает только зимний и летний. Весной два месяца и осенью три – дороги до Кандалакши нет.
– Как нет дороги? Как же вы живете, отрезанные от мира? Хотя, что я говорю! У вас же море! Сам по нему прибыл! – при этих словах старик устало покачал головой. – А, пароходы? – неуверенно сказал я, глядя на него и прикидывая в уме, что сейчас ехать мне в Кандалакшу никак нельзя – убьют же, как бы не бахвалился, а летом будет слишком поздно. Планы рушились.
– Практически не заходят. Свой собираемся купить. Скоро. Дело прибыльное. Деньги рекой потекут. Не хотите ли в паях поучаствовать? Да вы никак загрустили, сударь? Расстроились? А знаете что, Иван Матвеевич? Есть у меня божественная клюквенная настойка. Отведать не желаете? Прекрасное средство от грусти! Любую печаль растворит. Или можем начать с брусничного ликера. Занятная штука, я вам скажу! Пьётся, как сок! Вы ведь не торопитесь никуда, правда?
– Правда, – сказал я и вздохнул, вспоминая Ольгу и другие обещания.
* * *
Я сидел за столом в кабинете, созерцая в руках янтарную жидкость в коньячном бокале, когда услышал приближающейся шум. Нет, такое пить залпом нельзя – французы обидятся. Отставил бокал, и вовремя – двери шумно растворились. Со стены посыпались кусочки побелки. На ходу, снимая с себя зимнюю верхнюю одежду, в кабинет ворвалась метеором Ольга. Глаза метали молнии.
Я невольно залюбовался. Господи, как же мне повезло. Какая красавица. Подпер голову рукой и счастливо заулыбался.
Прохор семенил сзади, принимая вещи и неуверенно бормоча про мою тяжелую болезнь, слабость и недомогание.
