Дня через два позвонил Дивер. До этого звонка жизнь текла вяло и была заполнена мелочными назойливыми делами — отрадой материалиста, который хочет спрятаться от выпавших на голову неприятностей. Статья, книжки, статья, поход за водой и вечерняя ругань в очереди, статья, поход за едой, очередь у прилавка. Упитанные люди со страхом голода в глазах, статья.
Потом звонок телефона — и Дивер на проводе. — Что? — спросил Влад.
— Да я же хотел позвонить, — произнес Дивер, — рассказать. Ты готов слушать?
— Это мне одному так кажется, или в городе действительно что-то изменилось?
— Изменилось, — бесстрастно сказал Дивер.
— Тревога, да?
— И она тоже. И люди ведут себя странно. Не замечал ничего такого?
— Замечал, — сказал Влад, ему вдруг стало холодно.
— Бойня на дискотеке — это первая ласточка. Теперь все только хуже, — Дивер помолчал, а потом спросил резко: — Скажи, Влад, ты действительно веришь в то, что я обладаю... ммм... некими способностями?
— Не знаю, Михаил, — честно ответил Сергеев, — наверное, не верил... раньше.
— Раньше все было по-другому, — произнес Дивер, и от этой фразы Владу стало не по себе. Ну, просто, неделя нехороших предчувствий, да и только. — Слушай меня внимательно. Когда мы шли к площади, вокруг была такая мрачная тяжелая атмосфера — ну просто тоска зеленая! Это влияло на настроение. А после... после того случая перед домом культуры вышло солнце, и все ожили и защебетали.
— Да, это было.
— На площади у меня случилось видение. Одно, Влад, из первых настоящих видений, так что, считая меня шарлатаном, ты был прав процентов на восемьдесят. Я помню, что упал, ударился головой, а потом как бы воспарил и...
— Увидел себя со стороны, — сказал Сергеев, — да?
— Влад, не смейся. Мне виделось, что я птица, и весь город, и Верхний и Нижний, со всеми его закоулками — подо мной. — Голос Дивера вдруг утратил обычно свойственные низкие интонации, стал почти мечтательным: — Он такой красивый, наш город, никогда не видел его сверху. Полный жизни, полный судеб людей — красивейший из муравейников! Но он был в дымке, такой плотной серо-черной завесе. Это как дым сотни костров, в котором горит человеческая плоть! Она была плотная, эта завеса. Это была Вуаль — черная вуаль, которая не пропускала солнечный свет. И люди, слышишь, Влад, люди ходили под ней, они чувствовали ее, но не могли увидеть. И с их лиц сходили, сходили улыбки, а дети начинали плакать. Они глотали этот дым, понимаешь, глотали, и он исчезал у них внутри, он каким-то образом... усваивался! Слышишь, Влад, это как невидимый яд!
Сергеев молчал. Откровения «просвященного» Дивера походили на полный бред, но... все бы хорошо, если бы Владислав так ясно не помнил то ощущение навалившейся тоски и черно-белого мира, которое испытал тогда на площади.
— А еще я видел, — голосом безумного пророка продолжил Севрюк, — как дымка сгущается, становится фигурами. Не всегда человеческими, и фигуры эти бродили по улицам, а потом, находя определенных людей, набрасывались на них со спины и намертво вцеплялись в плоть. А их жертвы, они не видели своих мучителей, только начинали чахнуть день ото дня, а иные — наоборот, преисполнялись злобы и ненависти к самым близким своим людям.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил Влад.
— Просто, чтобы ты знал, — сказал спокойно Дивер, — теперь ты будешь думать над этим и больше обращать внимание на мелочи. Внимание к мелочам — это главное.
— Я понял тебя.
— И знаешь, что еще, — помедлив, произнес Михаил Севрюк, — если вдруг почувствуешь, что становится хуже, — уезжай из города. Бросай все и уезжай.
А если захочешь остаться и разобраться в том, что тебя гнетет, — мой телефон ты знаешь.
«Сплошные предупреждения. Люди оставляют мне свои телефоны. Они что, надеются на меня?» — подумал Влад.
А потом Влад вспомнил, что помимо квартиры на улице Школьной у него есть еще крохотная однокомнатная квартирка в одном из спальных районов Москвы. И он педантично вносил за нее плату. А в Ярославской области построен бревенчатый деревенский дом, где сейчас живут его, Влада, родители.
«Тебе есть, куда отступать, — подумал он, — так, может быть...»
