В этот момент мелодично закурлыкал дверной звонок. Влад прошел сквозь комнату, задев по пути ногой неубранную постель, открыл дверь и недоуменно уставился на стоявшего за ней тощего очкастого пацана, на вид от силы лет шестнадцати. Пацан нервно переминался с ноги на ногу и оглядывал Влада исподлобья. Лицо его казалось смутно знакомым, и, порывшись секунды две в тайниках памяти, Сергеев сообразил, что это его сосед по лестничной клетке, из квартиры номер двадцать один, что обита дешевым, расползающимся от старости дерматином.
— Здрассте, — вяло поздоровался гость, а Владислав между тем отметил, что выглядит тот не очень. Бледен, под глазами круги, а глаза за стеклами очков то панически бегают туда-сюда, то вдруг стекленеют и замирают, глядя куда-то в пространство.
— Здравствуй, — сказал Влад, — ты мой сосед, да? Из двадцать первой квартиры?
Парень кивнул, поднял голову и с видимым усилием сфокусировался на Сергееве. Казалось, он присутствует здесь только наполовину.
— Ага, оттуда, — сказал он, — меня мать послала спросить... у вас горячая вода есть? Ну, я всех соседей опрашиваю...
— Сейчас, — произнес Владислав, — ты зайди все-таки, не стой на пороге.
Но тот помотал головой. Глаза у него опустели, и он уставился куда-то в сторону. Оба глаза были красны и слезились. Вообще соседушка выглядел явным клиентом Кобольда. Странно, а что родители его об этом думают?
В ванной капал кран. Выдавливал из себя тягучие прозрачные капли, они набухали, тяжелели и с четким звуком падали на гладкую керамическую поверхность ванной. Холодные капли. На попытку открыть вентиль с красной полоской смеситель отреагировал невразумительным хрипом. Горячую воду так и не дали, это уже, действительно, возмутительно. Права пенсионерка-активистка.
— Нет воды, видимо, весь дом отключили, — сказал Сергеев, возвращаясь в прихожую. Пацан его нервировал, особенно раздражала манера смотреть куда-то в грудь собеседнику, медленно выдавливая слова.
— А... — сказал он, — ну, я тогда пойду...
— Прорвало, небось, где-то, — произнес Владислав.
— Прорвало? — казалось, его собеседник напряженно над этим задумался, вынырнув бог знает из каких туманных далей. — А... может быть...
И он повернулся и зашагал куда-то вверх по лестнице. Наверное — опрашивать тамошних жильцов.
В высотном панельном доме часто бывало так, что разные этажи были обеспечены водой по-разному, а некоторые не обеспечены вовсе. Особенно страдали жильцы верхних этажей, почти сплошь состоящие из переселенных из трущоб Нижнего города бабулек. Перебои в подаче горячей воды заставляли их ностальгически вздыхать об утраченных ныне газовых колонках.
Владислав проводил странного гостя взглядом — явный маньяк. По всей вероятности — вечная жертва в школе, озлобленный, одинокий и скрытый садист в душе. Может быть, пишет стихи. Влад ухмыльнулся и прикрыл дверь, четко щелкнув замком, — какие только люди не живут на свете. День вовсю разгорелся, солнце, наконец, пробило километровую брешь в массиве туч и изливало свой благодатный свет в неограниченных количествах. На улице чириканье птиц смешивалось со щебетанием детей, облюбовавших пропеллер-карусель. Двое из них повисли на торчащем под углом в сорок пять градусов сиденье и пытались этот пропеллер раскрутить. Это могло окончиться травмами, но веселья было много.
Однако надо было возвращаться к статье. Переписывать ее вновь, или посылать Кукушкина далеко и надолго. В конце концов, он, Владислав Сергеев, не работает постоянно на этот задрипанный региональный журнал. Он свободная птица, как те воробьи за окном, пусть так же не обеспеченная материально.
Опять курлыканье звонка. Здесь сегодня что, дворец съездов? Опять малолетний маньяк с причитаниями насчет воды? Подавив глухое раздражение, Влад пошел открывать.
Субъект за дверью доверия не внушал абсолютно. Было ему под тридцать, и одет он был неприметно, вот только веяло от типа чем-то нехорошим. И глаза у незваного гостя были покрасневшие, словно он долго смотрел на экран телевизора или три часа просидел в накуренной комнате.
Сергеев не без мрачности созерцал пришельца. Тот же отстраненно смотрел в пол.
