Окно туалета было забрано грязным матовым стеклом и узорной решеткой. Не раздумывая, девушка распахнула окно. Как хорошо иногда быть очень худой! Она не она будет, если не сможет пролезть…
Примерно на полпути Алена поняла, что застряла. Она почти свободно смогла просунуть сквозь решетку голову, затем, уже с трудом, отдыхая и скрипя зубами от боли, — плечи. А на уровне бедер застряла. В отчаянии подумала, что если ее кто-то увидит в таком дурацком положении, обхохочется. Поднатужившись, пролезла еще немного и застряла плотнее. Заплакала от боли и безысходности, рванулась еще раз. Понимала, что силы иссякают, что скоро вот так дергаться она уже не сможет. Из последних сил попыталась повернуться чуть вбок и почувствовала, что движется! Завитушка на решетке перестала больно давить на живот, и девушка выскочила наружу, как пробка из бутылки! Вытянуть ноги — полсекунды. Только болит теперь все… Алена выпрыгнула на землю, подвернув ступню, и рванула по улице.
Из-за горизонта на северо-востоке уже выползло солнце. Алена сначала бежала, потом перешла на шаг, оказавшись достаточно далеко от милиции. Несмотря на то, что люди еще спали, пришло ощущение дня — ясного и нестрашного.
Девушка была вся на взводе: для нее этот день становился началом большой охоты. Опасность чудилась за каждым углом. Скоро за нападение на мента ее будет искать вся страна… а она им все данные о себе сообщила. Ей некуда бежать, негде скрыться от правосудия. Кроме того, в душе поселился холод, и Алена все время вздрагивала, вспоминая, что Саша навеки остался там, в прошедшей ночи, под бездонным ночным небом, и в эту ночь она потеряла его навсегда. Холод мешался с головокружительным ощущением того, что пути назад, в уютную и относительно обеспеченную жизнь с Сашей, нет…
Она дошла до дома, пугливо оглянулась и зашла в парадную. Они очень скоро здесь будут, но нельзя же бросить свои вещи и те деньги, которые Сашка держал в квартире! Там — очень приличная сумма, и Алене хватит на первое время.
Она тихо открыла дверь, на цыпочках пробралась в свою комнату. Надо было торопиться…
Они уже выдохлись, поднимаясь по крутым ступенькам, уже не верили, что это та самая лестница, ведущая к выходу из подземелья, когда наверху показался квадратик сумеречно-синего неба. На его фоне метались сполохи проблесковых маячков.
— Не прошло и полгода, — приветствовал их тот самый интеллигентный дядечка, уже снова вполне обретший уверенность в себе и начальственный лоск.
Дверь на проспект была широко распахнута, и в разрушенной часовне толпилось множество народу: рабочие, милиция, врачи, спасатели. Последние встретили Тоника и троих его спутников внизу, уже около самых ступенек, очень удивились, сопроводили наверх. Здесь было светло как днем от множества мигалок, включенных фар и прожекторов. На бетонной плите лежал труп, прикрытый простыней.
Они аккуратно опустили на землю третьего рабочего. Полдороги его пришлось, сменяясь, нести на руках. Парень находился в глубокой коме. Зачем, спрашивается, тащили, ведь он, скорее всего, умрет, не приходя в сознание. Это все знали, но никто не усомнился в том, что полуживого человека нельзя оставлять под землей.
Парня положили на носилки и погрузили в машину «скорой помощи». Но тут к ним подошел врач Службы спасения и отстранил своих коллег. Спросил, почему-то у Тоника:
— У него есть родственники?
— В нашем городе — нет, — ответил их начальник. — Он приехал года полтора назад и жил здесь один, в общежитии. Насколько я знаю, близких у него тоже нет. Ничего, мы похороним.
— Рано еще хоронить, — усмехнулся доктор.
— Какое рано, — один из сгрудившихся вокруг работяг цинично сплюнул рядом с носилками. — Все уже…
— Я думаю, больше мне не у кого спрашивать, — доктор Службы спасения обвел глазами окружавших его людей. — Сейчас они, — он указал на молчаливых фельдшеров со «скорой», — забирают его в больницу. Он там спокойно умрет, и вы сможете забрать тело — думаю, дня через три. Или… — Он в упор посмотрел на главного. — Или, если вы не возражаете, я заберу его в свою лабораторию и попытаюсь вытащить.
