Он летел уже несколько часов и понемногу стал ощущать, что полет начинает тяготить его. Вначале это было настолько слабое и неопределенное чувство, что Мальчик не мог понять, что же его беспокоит. Но постепенно чувство усиливалось, вспомнились почему-то небольшие аккуратные домики Глуховичей, сады в яблоневом цвету, гудки пароходов по ночам, сонные мигающие огоньки бакенов, запах сырой речной воды и густой аромат ночных цветов маттиол, от которого одновременно хочется плакать, смеяться и делать милые глупости.
Мальчик шмыгнул носом. "Возвратиться, что ли? Нет! Никогда!"
Незваные воспоминания влекли, завораживали.
Он еще раз шмыгнул носом. "Возвратиться? Почему бы и нет?"
Мальчик вспомнил Фею, как наяву увидел ее нежную улыбку, услышал мелодичный голос, ощутил упругую шелковистость ее золотых волос. Сильно и нежно сжали его сердце воспоминания, и из глаз чуть не брызнули слезы. "Возвратиться! Конечно, возвратиться! И как. можно быстрее!"
Мальчик передвинул рычажок назад.
Первой заметила приземляющийся корабль Таисия Ивановна. Серебристая юла, подсвеченная выцветшей луной, кудахтая и треща, спускалась с почерневшего неба. Ее стремительный полет все замедлялся и наконец на удивление легко и плавно она приземлилась точь-в-точь на то место, где стояла раньше.
Таисия Ивановна, оглашая окрестности радостными криками, заторопилась к ракете.
- Вернулся, птица ты наша! Охотник! Садовник! Все! Идите сюда! Мальчик возвращается! А ты, Феня, что копаешься? Застеснялась, что ли?
Толпа встречающих, радостно галдя и улыбаясь, двигалась к "юле", в открывшемся люке которой появился Мальчик.
Феня шла сзади, делая вид, что происходящее ее ну совершенно не интересует.
Таисия Ивановна, мигом взлетев по стремянке наверх к Мальчику, сжала его голову ладонями и, преодолев слабое сопротивление, стала целовать в обе щеки, приговаривая:
- Ах, ты, хороший мой! Вернулся к своей тетушке! Ах ты, черт противный, идиот проклятый, придурок жизни, сколько я из-за тебя пережила, сокровище ты мое бесценное! Вот ей скажи спасибо, Фене. Она тебя вернула.
Взоры всех обратились к Фене. Девушка засмущалась и сказала нарочито небрежно:
- Уж такая наша женская судьба: спускать мужчин с неба на землю.
Проснулся Мальчик около десяти часов утра. Рядом с его кроватью на табуретке стоял букет из розовых гладиолусов в поллитровой банке из-под томатной пасты. Рядом с банкой лежала мокрая с угла записка. "Поздравляю с днем рождения! Целую тебя, соня,- читал Мальчик, протирая глаза и позевывая.- Я на дежурстве. Борщ на полу в кухне, возле холодильника. Ешь блинчики. Буду вечером. Целую. Тетя Тася".
Борщ на кухне... Целую... Поздравляю...
"Мне сегодня шестнадцать!" - внезапно мелькнула радостная мысль. Мелькнула и пропала.
Мальчик наконец проснулся окончательно, вспомнил предсказание мерзкого Доброжелателя и затосковал снова.
Но как бы то ни было, надежда покинула Мальчика не окончательно. Ведь всегда возможна ошибка, а то и просто наглая ложь. Надо было срочно выяснить истину.
Наскоро умывшись и пригладив волосы мокрой пятерней, Мальчик направился к дому Пришельца. Влекомый тягостным предчувствием, он все ускорял шаг. Очутившись у знакомого заборчика, Мальчик увидел, что непоправимое случилось. Корабля не было! Значит, не почудилось это ему во сне: на самом деле грохотали над спящим городком в предутренней тиши корабельные двигатели. Улетел! Не попрощавшись! Это был жестокий удар.
Он вошел в дом. Медленно обвел глазами комнату. Увидел на столе записку. Тяжело сел и начал читать. "Все возвращается на круги свои,- в горле у него запершило.- Чудес больше не будет. Будет обыденность и банальность. Нет мне места в таком мире. Прежнему тебе - тоже. Но вы, люди, меняетесь вместе с миром, в котором живете. Прощай, Мальчик. Я любил тебя".
Губы у Мальчика задрожали и словно покрылись серым пеплом.
- Прощай, Пришелец,- прошептал он.- Я всегда буду любить тебя.
Мальчик вышел за калитку спокойный и отрешенный. Не стало неопределенности - исчезло и волнение. Вот только незнакомая раньше тяжесть в груди не давала вздохнуть на полную силу. Мальчик убедился, что предсказание Доброжелателя начинает сбываться. Значит, ничего не останется из того, что было ему дорого, что бережно созидалось его воображением.
