Друзья помогли ему принять сидячее положение. Он жестом попросил помочь ему добраться до стула и со стоном рухнул на жесткое каменное сиденье. Тело ломило, как будто принц весь день перетаскивал тяжести.
— Сюл, что случилось? — взволнованно спросил Галладон.
Он неуверенно подошел к другому стулу, но не торопился присесть.
— Боль нахлынула слишком сильно. — Принц сложил на столе руки и опустил на них голову. — Уже все прошло.
Дьюл нахмурился:
— О чем ты говоришь?
— О боли, — вспылил Раоден. — Боль от порезов и синяков, которая отравляет жизнь элантрийцам.
— Сюл, боль не приходит волнами. Она все время с тобой.
— Ко мне она приходит волнами.
Галладон покачал головой:
— Так не бывает. Коло? Когда боль накопится до определенного предела, ты ломаешься и теряешь разум. Так всегда было. К тому же для хоеда тебе синяков еще копить и копить.
— Это ты уже говорил, но со мной происходит иначе. Боль приходит внезапно, как будто пытается поглотить меня, а потом отступает. Может, я просто не умею терпеть.
— Принц, — в замешательстве произнесла Карата, — вы светились.
Раоден оторопело уставился на нее:
— Что?
— Все верно, сюл. Ты упал и начал светиться, как эйон. Как будто…
Раоден изумленно продолжил:
— Как будто Дор пыталась пройти сквозь меня? Получалось, что сила искала выход и хотела использовать его как эйон.
— Почему я?
— Некоторые люди ближе к Дор, сюл. Одни элантрийцы умели создавать более мощные эйоны, а других, казалось, магия слушалась по мановению руки.
— К тому же, — добавила Карата, — вы знаете эйоны лучше всех. Вы же занимаетесь каждый день.
Раоден медленно кивнул, позабыв про боль.
— Говорят, что во время реода первыми пали сильнейшие элантрийцы. Они даже не пытались сопротивляться, когда их сжигали.
— Как будто все их силы сосредоточились на чем-то другом. Коло?
Раодена охватило внезапное облегчение: как бы ни мучила боль, он сильнее страдал от неуверенности. И все же его положение не улучшилось.
— Приступы ухудшаются. Если так пойдет дальше, скоро они сломают меня. Тогда…
Галладон понимающе и серьезно кивнул:
— Ты станешь хоедом.
— Дор уничтожит меня, разорвет на куски в бесплодной попытке вырваться на свободу. Она не живая — это всего лишь сила, и ее не остановит то, что я не могу предоставить проход. Когда она меня пересилит, вспомните свое обещание.
Галладон и Карата кивнули. Они поклялись отнести его к горному озеру. Сознание, что друзья его не бросят, придавало принцу решимости переносить приступы и в то же время желать, чтобы конец пришел поскорее.
— Может, все обойдется, сюл, — прервал его мысли дьюл. — Ведь джьерн излечился. Кто знает, все еще может измениться.
Раоден встрепенулся.
— Если он действительно вылечился.
— Что вы имеете в виду? — спросила Карата.
— Его выпустили из города с большой шумихой. На месте вирна я бы не потерпел, чтобы дереит оставался в Элантрисе и позорил мою религию. Я бы послал за ним своих людей, объявил о чудесном исцелении, а потом укрыл во Фьердене подальше от ненужных глаз.
— Правда, нам даже не удалось его хорошенько разглядеть после исцеления, — согласилась Карата.
От такого поворота дел Галладон выглядел подавленным. Как и прочие элантрийцы, после освобождения Хратена он воспрял духом. Раоден молчал, потому что не хотел разбивать родившуюся в людях надежду, но его одолевали подозрения. После ухода джьерна никто из остальных жителей города не выздоровел.
История с Хратеном казалась началом новой жизни, но принц сомневался, что в их существовании произойдут перемены. Они должны трудиться и заслужить лучшую долю своими руками, а не ждать чудес.
Он вернулся к занятиям.
