Горный поход - страница 39

Шрифт
Интервал

стр.

В политике Зубарев не шибок. Он сконфуженно улыбается, когда говорят о политике. На собраниях голоса его не услышишь. Да и какой он оратор? Это не его дело, что вы, ребята!

Да он не подавал своего голоса и в палатке тогда, когда шли там «политические разговоры». Комсомолец, он молчал и тогда, когда некие, не в меру ученые одногодники хаяли комсомол и посмеивались над коммунистами.

Он был середняком, золотой середкой, молчанье — золото, не тронь меня, я тебя не трону.

Но армия не терпит нейтральных. Ты сразу скажи, чтоб весь полк знал, какой ты есть: и если ты советский, так бей по кулаку — а кулачьи агенты и в казарму проникают, а молчком действовать не удастся, потому что каждый товарищ с тебя ответ спросит.

И Зубарев медленно, упорно стал учиться политической мудрости. Туго идет у него. Он выступал на собрании один-другой раз.

— Не оратор я! — И даже вспотел.

В походе он действует отлично, неутомимый, быстрый, сообразительный связной.

Третий связной — Щукин.

Щукин на зимних квартирах, когда массовая волна ударничества охватила роту, был единственным, кто отказался быть ударником.

Щукин во время тактического учения матом обложил командира, отказался исполнить приказание.

Сормовский рабочий, он держался в роте в стороне. Рыжий, веснушчатый, ходил он посмеиваясь. Посмеивался, когда его крыли на собраниях, посмеивался, когда пропечатали в газете, когда объявили поход на «щукинщину».

Ничто его не трогало. Неисправимый.

А вот на походе отлично, прямо по-коммунистически самоотверженно работает. Ни хныканья, ни ругани: беспрекословное умное выполнение приказания.

Щукин сейчас — ударник, имеет массу благодарностей.

Что произошло?

Может быть, подействовал рассказанный выше метод Власьевского.

Может быть, поход, боевая обстановка пришлись Щукину больше по нутру, нежели зимняя учеба.

Я работал как-то с Щукиным, до похода еще, в обороне. Мы рыли окопы. Щукин свирепствовал: жирная земля неиссякаемым потоком лилась с его неутомимой лопаты. Обливаясь потом, он не хотел отдыха и работал как ударник.

Может быть, ему, нижегородскому парню, была родней и веселей эта дружная работа на земле. Жидкая земля, расступающаяся под его упорной лопатой, напоминала ему нижегородские родные поляны, и мышечный труд, заставлявший играть его мускулы, был приятной забавой.

Такова славная, но разная тройка связных, и ее командир Власьевский.

3

Что-то долго идем, а все маячит перед нами лысая макушка Пирсагата.

Ноги наши то утопают в сочной траве лощин, то карабкаются в зарослях по почти отвесным скатам, и, странное дело — лысая макушка не увеличивается и не уменьшается.

Бойцы торопятся. А вдруг противник раньше нас захватит хребет?

— Да он и не чухается, — смеются некоторые.

И все же поторапливаются бойцы.

Наконец выбрались из лощин и оврагов. Прямо перед нами зеленая скатерть: скаты Пирсагата безлесные, ни кустика, только трава. Подъем совсем незначителен.

— Э, да тут пустяк!

Бодро бросаемся вперед.

Шаг за шагом одолеваем гору. Вот уж и макушка… Но мы проходим еще и еще, и все макушка — вот она, а достигнуть ее никак не можем.

И уже начинают гудеть ноги. Коварный, ровный, долгий подъем выматывает больше, чем если бы подъем был крутым, но коротким.

Уходящая вверх ровная, зеленая, но какая длинная скатертью дорога стелется перед нами.

Умаялись бойцы и все же не сбавляют темпов.

С макушки уже доносится характерная трескотня — пулеметно-ружейный огонь.

— Опоздали?

Командир успокаивает:

— Это наш второй взвод, высланный вперед, занял высоту и, очевидно, вошел в соприкосновение с противником.

Скорее! Скорее!

На выручку, а то собьет их противник и на их плечах на нас пойдет.

Скорее!

Никто не торопит бойцов. Сами.

Знание обстановки торопит. Творческое, ударное отношение к учебе торопит. Бодрая, кипящая огнем молодость торопит.

Скорее! Скорее!

И вот уже макушка. Уже бежит оттуда посыльный и кричит:

— Пулеметный взвод, вперед!

Ах черт тебя задери! Да это же Цапик.

— Пулеметный взвод, вперед! — неистово кричит Цап.

В теплушке, когда мы ехали в армию, Цап удивил нас тем, что, сняв свою лихую, смушковую, казацкую шапку, обнажил лысину, огромную, сияющую, как бильярдный шар.


стр.

Похожие книги