– Может быть, вы не так уж и виноваты. – Жюльетте было больно слышать, как он бичует себя.
– Вы смягчились? – Жан-Марк покачал головой. – Вина лежит на мне, и вы вправе сердиться. – Он протянул руку к крутому локону на левом виске Жюльетты. – Под шипами у вас притаилось нежное сердце.
Кончик его указательного пальца слегка касался щеки Жюльетты, поглаживая шелковистую прядь. Какое наслаждение ощущать эту дивную кожу! Он старался не дышать, боясь выдать свое волнение.
– Вздор! – отрезвил Жан-Марка голос Жюльетты. Глаза Жан-Марка притягивали ее взгляд.
– Не показывайте своего сердца и никогда не позволяйте мне видеть вашу слабость, Жюльетта.
– Я не… понимаю, о чем вы говорите.
– Знаю, что не понимаете. – Жан-Марк цинично улыбнулся и отпустил локон – тот тут же свернулся в крутой завиток. – Один бог ведает, зачем я это говорю. Должно быть, угрызения совести и потрясение делают меня таким растерянным. Обещаю вам, отдохнув, я снова стану самим собой и вы найдете во мне готового к бою противника.
– Противника? – Жюльетта пожала плечами. – У меня нет желания с вами сражаться.
– Вы сражались со мной с первой встречи, – мягко произнес Жан-Марк. – Все это – часть игры.
– Игры?
Жан-Марк направился к двери.
– Не теперь.
– Я не понимаю и десятой доли того, о чем вы говорите. Вы меня ужасно злите. – Жюльетта поспешила к нему, увидев, что он открывает дверь. – И вы сейчас не можете уйти. Я поищу вам что-нибудь поесть, а потом мы должны поговорить о Катрин.
– Сию минуту у меня нет ни малейшего желания обсуждать что-либо. Я сейчас слишком устал, чтобы есть или думать, – твердо объявил Жан-Марк. – С тех пор, как я покинул Тулон, я скакал день и ночь и уверен, что половина грязи с этой дороги все еще липнет ко мне. Я собираюсь вымыться и проспать следующие двенадцать часов.
– Двенадцать часов! Вы не можете этого сделать! Нам надо обсудить, что делать дальше с Катрин!
– Моя дорогая Жюльетта. – Ласковый тон не скрывал стальной решимости в его голосе. – Хорошо бы вам сразу уяснить, что я поступаю только так, как хочу, и питаю отвращение к словам «не можете».
Это она могла понять, с неохотой признала Жюльетта. Она и сама не любила этих слов.
– Я тоже, но если бы вы…
– Завтра. Спокойной ночи, Жюльетта. – Дверь за Жан-Марком тихо закрылась.
Жюльетта забралась в постель и медленно натянула на себя одеяло. Она забыла, что Жан-Марка невозможно заставить что-то сделать против его воли.
Жюльетта повернулась на бок, и ее пронзило острое возбуждение, навалилась истома, сладко заныло внизу живота. Он здесь! Красивый, блистательный и такой же таинственный и загадочный, каким она его помнила. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до необычной линии его скул, до крепких мышц его бедер.
Дотронуться? Жюльетта тут же поспешила найти приемлемое объяснение своему желанию. Ею движет лишь любопытство художницы к строению и линиям мужского тела.
Жюльетта закрыла глаза и приказала себе спать.
* * *
Руки Жан-Марка, когда он стоял, глядя на Катрин, медленно сжались в кулаки. Зачем он здесь? Ему следовало отправиться прямиком в постель, как он и сказал Жюльетте. Он не собирался будить Катрин и встречаться с ней до завтрашнего утра. И все же он у ее кровати.
Катрин никогда не обвинит его в преступной небрежности. Она так похожа характером на его отца. И так же молча будет страдать и погибнет прежде, чем произнесет хоть слово осуждения.
Жан-Марк знал, почему он здесь. Он хотел убедиться, что все не так страшно, что Катрин не уничтожена насилием. Этого подтверждения он не получил. От хрупкой бледности Катрин щемило сердце. А Жюльетта не утратила своей живости, некстати подумал он.
Жюльетта!
Судьба вновь привела ее под эгиду его власти, как это уже случилось в гостинице много лет назад. И черт побери! – ее уязвимость защищала Жюльетту от него так же, как когда-то оберегало от него ее четырнадцатилетие. Это почти заставило. Жан-Марка поверить в ангела-хранителя невинных мира сего.
Почти. Катрин также была невинна, но ангелы не защитили ее.
Жан-Марк протянул руку и ласково погладил светлые волосы Катрин, разметавшиеся по подушке. Он оказался не тем опекуном, каким хотел бы видеть его отец. Он всегда был слишком занят, слишком нетерпелив, все время торопился с места на место. Даже когда Катрин приезжала домой из аббатства, он уделял ей лишь мимолетное внимание.
