— А тебе зубы скалить нечего. Задним умом стал крепок. Коней губить впредь не велю, ‑ оборвав смех, строго произнес Телятевский.
Приказчик разом присмирел и виновато развел руками:
— Прости, батюшка. Я чаял борзей ниву вспахать, а оно вона как…
Телятевский, не слушая Калистрата, повернулся к Болотниковым.
— Крепкое чадо вырастил, Исай. После страды в дружину твоего сына заберу.
— Пахарь он, батюшка князь, не воитель, ‑ произнес Исай.
— О том мне решать, ‑ отрезал князь и пошел вдоль загона.
Когда уходили с поля, Василий Федорович ворчливо осуждал князя:
— Чего же ты, Андрей Андреевич, мужика привечаешь. Гляди, своевольничать станут, с нивы побегут. Вот тебе и" бороду стричь".
— Не сбегут, князь. Я их цепко держу. Где кнутом, а где и медком. Одной плетью из мужика добра не выжмешь. А выжимать мне нонче много надо. Надумал я, князь, запашку свою удвоить. Потрясу мужичков, кои по порядным да кабальным грамоткам задолжали. Денег не дадут ‑ землю на себя запишу. Зерно теперь в большой цене. За морем да и в Москве купчишки нарасхват хлебушек забирают.
— Однако, хитер ты, князюшка. А я вот все по старинке живу хозяйствую, с купчишками не знаюсь. Непристойно родовитым людям по торгам шататься. А где же наша честь княжья?
— Не в бороде честь, борода и у козла есть, ‑ шутливо отозвался Телятевский, а затем уж раздумчиво, серьезно добавил:
— Ныне новые времена приходят, князь. ‑ Русь торговая, аршинная. И в ней вся сила вскоре станется.
— Ох, не понять мне тебя, Андрей Андреич, ‑ вздохнул Масальский.
В тереме Василий Федорович начал собираться в свою вотчину.
— Погостил бы еще, князь. На охоту сходим. В моих лесах зело всякого зверя водится.
— Прости, Андрей Андреич, дела ждут. Мужики бунтуют, не ведаю, засеют ли мою землицу нонче. На обратном пути заеду, ‑ вымолвил Масальский.
— Ну, с богом, князь.
К вечеру досеяли мужики второй княжий загон. Исай пошел поглядеть свое поле, а Иванка взвалил соху на телегу, запряг лошадь и пошагал рядом с Гнедком в деревню. По дороге догнал незнакомого захудалого старика в рваной сермяге, с котомкой за плечами и суковатой палкой.
— Садись, отец, подвезу, ‑ предложил прохожему молодой пахарь…
— Сам коня бережешь, а меня усаживаешь. Спасибо, чадо. Село рядом, теперь дойду.
— Да ты садись, отец. Ишь ноги еле волочишь.
— Спасет тя Христос, ‑ вымолвил Пахом, взбираясь на телегу. Старик зорко вгляделся в парня и вдруг всплеснул руками. ‑ Мать честная! Ей‑богу, Болотников! Вылитый отец, поди Исаев сын будешь?
— Глаза у тебя зрячие, дед. Угадал. А я вот тебя не примечал в нашем селе.
— Все обскажу. Дозволь токмо на батюшку твоего взглянуть… Ну и детинушка же у Исая вымахал. Как звать‑то, молодец?
— Отец еще в поле. Скоро придет в избу, там и свидишься. А меня Иванкой кличут.
Перед крайней избой села Пахом кряхтя сошел с телеги и встал на колени, обратившись лицом к золотистым куполам храма Ильи Пророка. По его щеке скользнула в рыжую бороду слеза.
— Привел, осподи, на родную землю ступить. Почитай, два года шел до отчего края. Прими, мати земля, раба божия.
Помолившись, Пахом поднялся и неторопливо зашагал вдоль улицы, останавливаясь возле каждой избы и жадно выспрашивая у Иванки о крестьянах.
Возле церковной ограды прохожий сказал Иванке:
— Я покуда на отцову могилку наведаюсь. Двадцать годков батюшка меня в земле ждал.
— Изба наша вторая от взгорья, ‑ пояснил Иванка.
Во дворе он распряг лошадь, накрыл ее попоной и повел к озеру.
Допоздна горела лучина в избе Болотниковых. Исай хоть и устал на ниве, но был рад встрече. Когда‑то с Пахомом были они закадычными друзьями, делились горем и радостью, вместе пахали пашню, сеяли и убирали хлеб на своих пяти десятинах.
Пахом долго рассказывал о своем житье‑бытье: татарском полоне, удалых походах и битвах, о скитаниях по Руси.
— А вот теперь на родной земле. Избы нет, старики мои померли. Дозволь, Исай, на ночлег остаться.
Болотников глянул на Прасковью, на сына и порешил:
— Жить у меня будешь, Пахом. В тесноте, да не в обиде. Прокормимся.
Князь сидел в кресле в атласном зипуне нараспашку поверх кумачовой рубахи. Перед ним ‑ Калистрат с толстой книжицей, оболоченной бархатом с медными застежками. Приказчик, водя узким худым пальцем по витиеватым строчкам, доносил князю:
