— Вы чувствуете ко мне отвращение, не правда ли?
Сассекс так тихо сказал это, что Люси не сразу поняла, хочет ли он быть услышанным. Повернув голову, внимательно посмотрела на мужчину рядом с собой. Обычно его серые глаза отдавали холодом, но сейчас… были совершенно ледяными. И в ледяных глубинах мерцала боль, она явственно чувствовала это.
— Отвращение — это слишком сильно сказано, ваша светлость.
— Столь же сильно, как ваше неприятие меня?
Вздернув голову, она пыталась оценить свои ощущения.
— Продолжение дневного разговора? Если так, у меня нет желания его продолжать. Думаю, мы уже сказали друг другу все, что хотели.
— Все? Едва ли, — проскрежетал он. — Единственное, что действительно сказано, вы не одобряете идею выйти за меня замуж, поскольку презираете меня.
— Я никогда не говорила о презрении к вам, ваша светлость. Это слишком сильное чувство.
— Тогда позвольте спросить, каковы ваши истинные чувства? Если это не презрение и не отвращение, что тогда? — Его пальцы пробирались к юбкам в то время, как взгляд не отрывался от лица. — Чем я заслужил такое неприятие?
Она встрепенулась, нервно оглядываясь. Гости были заняты общими беседами, казалось невозможным, чтобы их кто-то услышал.
— Нельзя ли отложить этот разговор до другого раза?
— Не думаю, что это возможно. Видите ли, это вопрос, который я чаще всех прочих задаю себе с того вечера, когда сопровождал вас на спиритический сеанс. Помните?
Она внутренне застонала. Он вспомнил тот самый вечер.
— Я дал вам понять, что хочу вас, поцеловал, вы влепили мне пощечину. Что я сделал такого, чтобы заставить вас отвергнуть меня?
Прикусив губу, она открыла кружевной веер, инкрустированный перламутром, и принялась энергично обмахиваться.
— Вы, естественно, не потрудились проинформировать меня о своих намерениях, ваша светлость. Не припомню, чтобы вы ссылались на какие-то более высокие и романтические чувства. Только успели заявить, что, когда я стану вашей женой, вы ограничите мои интересы домом, будете держать под контролем, и завершили свою речь поцелуем, сродни прикосновению снулой рыбы, — яростно зашептала Люси, используя веер как прикрытие от любопытных глаз.
Сассекс внезапно отпрянул от нее и сердито глянул в глаза:
— Снулой рыбы? Ничего себе сравнение!
— Да.
— Значит, вы считаете меня холодным и бесстрастным педантом? Докучливый, степенный аристократ, которому не хватает сердца и искусства разжечь в женщине страсть? Так? — с раздражением воскликнул он, когда понял, что Люси предпочла бы не отвечать.
— Понизьте голос. Нас могут услышать.
— Тогда ответьте на мой вопрос, леди Люси. Вы такого мнения обо мне?
— Да, ваша светлость. Именно так я о вас думаю. Вы невыносимо скучны и едва ли соответствуете моим представлениям о мужчине, за которого я хотела бы выйти замуж.
И, тут же прикусив губу, стала искать способ извиниться или, по крайней мере, как-то смягчить свою оценку.
— Понятно.
О, ей невыносимо было смотреть в сумеречные глубины его глаз. В них читалась такая мука, такая боль. В памяти всплыл давний день, когда другие глаза смотрели на нее с таким же страданием. Угрызения совести терзали ее душу, заставляя искать способ исправить положение.
— Я… я…
— Нет, не стоит продолжать. Теперь мне все понятно.
Почему при этих словах заныла ее душа? Она всего лишь сказала правду. Он чертовски скучен, лишен человеческих страстей. Это же правда! Она всегда его так оценивала. Он подобен сияющему архангелу, а блеск привлекал ее меньше всего. Тьма казалась гораздо более соблазнительной. Вот если бы он вдруг оказался падшим ангелом…
Хозяйка вечера призвала гостей к вниманию, объявив, что в программе концерта Дебюсси, который был в большой моде в самых изысканных салонах Парижа. Люси восприняла это как спасение, ниспосланное свыше. Под аплодисменты публики исполнитель занял место за роялем, а Сассекс склонился к ней. Аплодисменты вокруг не стихали.
— Вы просто не дали мне возможности проявить несовершенство, Люси. И мне хочется, чтобы вы знали: ничто еще между нами не решено, пока вы не дадите мне шанс.
— И как я должна это понимать?
