— Мистер Хорнблауэр!
— Сэр!
— Будьте добры поднять этот сигнал.
Это было личное сообщение адмиралу от капитана. Первая часть сигнала не составляла трудностей: только два флага понадобились, чтобы передать «Слава» — флагману». Затем шли еще несколько технических терминов, которые также можно было набрать довольно быстро — «приз», «французский» и «бриг», — но далее шли названия и имена собственные, которые пришлось передавать по буквам. «Приз — французский бриг «Эсперанс». На борту Барри Маккул».
— Мистер Джеймс! — закричал Хорнблауэр. Сигнальный мичман стоял рядом, почти касаясь его локтем, но лейтенанты всегда орут на мичманов — особенно свежеиспеченные лейтенанты.
Хорнблауэр перечислил номера флагов и набранный сигнал стремительно взлетел на нок рея; фалы дико задрожали, когда штормовой ветер подхватил флаги. Капитан Сойер ожидал ответа, стоя на палубе; очевидно, дело было исключительно важное. Хорнблауэр еще раз прочитал сигнал — до этого он воспринимал его просто как нечто абстрактное, но предназначенное к немедленной передаче. Только три месяца тому назад Хорнблауэр сам был военнопленным — два года он томился в испанском плену, — и не был знаком с предысторией вопроса, имя Барри Маккула ничего не говорило ему. Зато, очевидно, это имя многое значило для адмирала, так как прошло совсем немного времени, как на рее «Виктории» взвился ответный сигнал:
«Флагман — «Славе». Маккул жив?»
— Ответить утвердительно, — приказал капитан Сойер.
Едва был поднят подтверждающий вымпел, как на рее «Виктории» появился новый сигнал:
«Немедленно доставить его на борт. Будет созван трибунал».
Трибунал! Кто же, черт возьми, этот Барри Маккул? Дезертир? Но поимка обычного дезертира — не повод, чтобы беспокоить командующего флотом. Перебежчик? Странно, что перебежчика собираются судить флотским трибуналом — но, тем не менее, это так. По приказу капитана, Харт поспешно отправился обратно на приз, чтобы привезти загадочного пленника, а тем временем на рее «Виктории» поднимался сигнал за сигналом, объявляя всем, что на борту «Славы» состоится заседание трибунала. Хонблауэр был достаточно занят, читая их, так что отвлекся ненадолго только один раз — когда Харт привез своего пленника и того, вместе с рундуком, подняли на палубу по левому борту. Это был еще достаточно молодой человек, высокий и стройный; его руки были связаны впереди — собственно, именно по этой причине его и поднимали на борт. Без шляпы — его длинные рыжие волосы развевались по ветру, — пленник был одет в голубую военную форму с красными отворотами — по-видимому, французский пехотный мундир. Имя, мундир и рыжие волосы и натолкнули Хорнблауэра на первоначальные выводы. Маккул, должно быть, ирландец. Пока Хорнблауэр находился в плену в Эль-Ферроле, он слышал о кровавом мятеже в Ирландии. Многие ирландцы, бежавшие от расправы, поступали на службу в армию Французской Республики. Пленник мог быть одним из них, однако и это не объясняло, почему адмирал решил заняться им лично, а не передал гражданским властям.
Хорнблауэр вынужден был подождать объяснений случившемуся еще час, пока, в две склянки следующей вахты в кают-компании не накрыли обед.
— Завтра утром нас всех ожидает участие в небольшой премилой церемонии, — заметил Клайв, корабельный врач. При этом он провел рукой по горлу — жест, показавшийся Хорнблауэру отвратительным.
— Думаю, это принесет свой целительный эффект, — ответил Робертс, второй лейтенант. Край стола, за которым он сидел, на время стал почетным, так как Бакленд, первый лейтенант, отсутствовал, занятый приготовлениями к проведению трибунала.
— Но почему они собираются повесить его? — спросил Хорнблауэр.
Робертс скосил на него глаза.
— Дезертир, — ответил он и продолжал: — Конечно, вы же у нас недавно. Я лично завербовал его на этот самый корабль — еще в 1798-м. Харт сразу его узнал.
— Но я думал, что он мятежник?
— И мятежник — тоже, — подтвердил Робертс: — Самым быстрым способом смотаться из Ирландии в 98-м — фактически, единственным способом — было завербоваться на военную службу.
— Понимаю, — проговорил Хорнблауэр.
