Скажу пару слов о загородном доме, где видения мальчика становились явью. Если верить деду, род Каргаретели еще в начале семнадцатого века отдал в жены юноше из рода Мерхеулидзе писаную красавицу и за ней в приданое эту усадьбу с садом и дубняком. Потом Мерхеулидзе отдали не менее достойную красавицу за юношу Каргаретели... В течение трех столетий усадьба переходила от одного рода к другому, не сбиваясь в сторону с прямого пути, и даже дед затруднялся в подсчетах, сколько раз она меняла хозяев. Дом слыл "мученым". Гора слышал это слово от старших. Здесь на протяжении веков всегда что-то происходило: кто-то кончал самоубийством, кто-то убивал кого-то, и вообще в пяти комнатах угла не осталось, откуда кто-нибудь не отправился бы в мир иной. Возможно, этим объясняется некоторая склонность Горы к мистике, позволявшая ему расцвечивать рассказы взрослых своими причудливыми грезами. Не сочтите за шутку, но, по моей мысли, видения и призраки детства оказали значительное влияние на Гору и в некотором смысле определили его жизнь. Он всегда охотно беседовал на эти темы. О некоторых упомяну - этого требует дальнейшее повествование. Вспоминал он примерно так:
"Как-то раз составилась подходящая аудитория из дачных гостей моего отца, и дед, улучив момент, объявил, что этот дом был отстроен в языческую пору... Нет, может, само здание было другим, но фундамент остался прежним!
Гости с некоторым недоверием отнеслись к этой версии. Тогда дед, распалившись, предложил всем спуститься в подвал и убедиться в этом самим. Гости неохотно поднялись и пошли за дедом. Я увязался за ними. Дед открыл дверь, в подвал хлынул свет. Я проскользнул вперед. Дед отложил в сторону какие-то вещи. Показалась большая, величиной с тахту, плоская тесаная мощная плита из камня, с изголовьем в форме валика. В нескольких вершках от изножья был вбит клин высотой с ладонь и толщиной с запястье. В клин было продето кольцо, оно свисало, как серьга. Дед взял с полки напильник, провел им пару раз по клину, затем по кольцу. Распил сверкнул на свету желтизной.
– Обратите внимание, - дед повернулся к гостям, - каменная плита - это ложе. Вот и изголовье. Клин и кольцо - бронзовые, не какие-нибудь. Это позволяет отнести ложе к бронзовому веку. Ясно, что к кольцу приковывали цепью. Кого? Конечно, Юродивого, который предназначался в прорицатели. Где-то поблизости должно быть капище с жертвенником. Юродивого спускали с цепи, вели в капище, а после прорицаний его приносили в жертву языческим богам!
Дед немного помолчал, давая гостям осмыслить сказанное, и тихо, почти шепотом добавил:
– Какой силы должна быть исполнена вера, если ей удалось выстоять, несмотря на все испытания, случайные и обусловленные, которым она подвергалась на протяжении двух-трех тысячелетий, и предстать перед нами одной из самых трагических своих сторон!
Скажите на милость, как я мог успокоиться, пока не добился от деда в доступной мне форме пояснений, что такое язычество, Юродивый, прорицатель, жертвоприношение и весь тот ритуал. На вопросы, в которых дед и сам был не очень сведущ, он отвечал вымыслом, но я ему во всем верил. Не говоря ни о чем другом, дед за несколько дней до рассказа о прорицателе, такой старый, на глазах у всех, включая меня, одним махом вскочил на необузданного чистопородного жеребца и объезжал его, пока не усмирил. До деда жеребца пытались объездить несколько человек, и даже офицер от кавалерии. Не смогли. Деду в ту пору было шестьдесят - он вскочил на коня и обуздал его. Я во всем ему верил, как же иначе?
После этого я каждодневно, а то и по два раза на дню спускался в подвал и, как заговоренный, смотрел на каменное ложе. Как-то раз я даже увидел Юродивого. Лысый, кожа да кости, он был прикован к кольцу, на лице пламенела клочковатая борода, он сверкал огромными, как раскаленные уголья, глазами. Я подумал, что он, должно быть, голоден, и принес ломоть хлеба. При втором посещении хлеба не оказалось, в глазах Юродивого была благодарность. Приободрившись, я стал каждый день носить ему еду. Мои подношения, конечно, съедали домашние животные. Юродивый как-то раз даже заговорил. Я запомнил слово в слово. "Водой уже топило. Теперь от огня погибнем!.." - внятно произнес он. Непонятно, как я, молокосос, придумал эту фразу. Возможно, она составилась из слов, выхваченных из разговоров взрослых... Но вот, спустившись как-то раз в подвал, я не застал Юродивого. Ложе было уставлено всякой утварью: деревянным корытом, бочкой для квашения и глиняными горшками. Я возопил: "Увели на заклание! Убьют!.."