Спустя два года, объясняя «зигзаг» Мазепы, Орлик, от которого гетман под конец жизни уже не имел тайн, говорил: «Московское правительство... отплатило нам злом за добро, вместо ласки и справедливости за нашу верную службу и потери, за военные траты, приведшие до полной руины нашей, за бесчисленные геройские дела и кровавые военные подвиги — задумало казаков переделать в регулярное войско, города взять под свою власть, права и свободы наши отменить. Войско Запорожское на Низу Днепра искоренить и само имя его навсегда стереть». Следует признать, что претензии в целом справедливы. Русское командование казаков за людей не считало, ставило над ними иностранных офицеров, посылало на земельные работы, за малейший протест наказывая шомполами. Появился и указ об отправке казачьих полков в Пруссию для переформирования в регулярные драгунские. Мазепа, как ответственный, к тому же, по крайней мере, формально, выборный руководитель, естественно, докладывал царю, на что тот, хотя ответил, что «войско Малороссийское не регулярное и в поле против неприятеля стоять не может». И был прав. Впервые столкнувшись с регулярной армией нового образца, казаки проявили полную профнепригодность. При первом же ударе они «сыпались», зато грабили и зверствовали вовсю. А Петр хотел иметь боеспособную армию и, дорожа мнением Европы, не хотел прослыть новым гунном. Отсюда — и муштра, и вспомогательные работы для особо тупых, и, наконец, шомпола для буйных. И хотя Мазепа, способный полководец, видимо, понимал, что время ватажной вольницы прошло и военная реформа необходима, но — обидно. Еще тяжелее воспринималось решение царя вернуть союзникам-полякам Правобережье. Занятое войсками Мазепы, подавившими восстание «нового реестра», протестовавшего против «расказачивания», оно уже три года фактически было частью Гетманщины и уже даже делилось на «маетки». Однако поляки голосили, взывая к «европейскому правосознанию», угрожали выйти из войны, и в конце концов добились своего. При этом Мазепа из писем пани Дольской точно знал, что «патриоты» Лещинского готовы поступиться Periferia в его, гетманскую, пользу. А раз так, то и сторонники Августа, висящие на волоске, блефуют, и если твердо потребовать, никуда не денутся. Но Петр полностью доверял Меншикову, а Меншиков, подписав акт о сдаче, вернулся из Гродно уже не просто Алексашкой, а с настоящей, признанной магнатами родословной, подтверждающей, что он не пирожник, а таки потомок Гедимина. И хотя Мазепа, искушенный дипломат, сознавал, что в Европе запорожские понятия неуместны, и договоры должны соблюдаться, но — опять-таки обидно. Впрочем, еще обиднее и тяжелее было озвученный Петром 20 апреля 1707 года, в той самой Жолкве план передачи из Малороссийского приказа в Разряд «города Киева и прочих Малороссийских городов», то есть, из «автономии» под прямое управление царя. Это означало, что гетман теряет всякую реальную власть, а старшина станет российским дворянством, со всеми правами, но и со всеми обязанностями. По большому счету, закономерно. В Англии в это же время и из тех же соображений ликвидировали автономию Шотландии и отменили права «вольных кланов». Мазепа, несомненно, это понимал. В конце концов, он сам дал старт новациям, подписав Каламакские статьи, и сам внес немалый вклад в слом старых традиций (учрежденное им «бунчужное товарищество» означало, по сути, конец казачества как такового). Но, видимо, надеялся, что его верность и личные связи позволят какое-то время сохранять привычный порядок вещей, и все произойдет, по крайней мере, не при его жизни. Какое-то время так и было. На банкете в Киеве, летом 1706-го, Петр даже резко одернул Меншикова, начавшего спьяну разглагольствовать о том, что Гетманщину пора разгонять. В Жолкве, однако, стало ясно: все серьезно, и «лыцарям» предстоит из князьков стать чиновниками. А «полудержавный властелин», с какой-то стати возмечтавший стать князем Черниговским, начал чуть ли не в открытую «копать» под Ивана Степановича.
И еще одно. Самое, наверное, главное. Логика событий с каждым месяцем все яснее показывала, что Карл пойдет на Москву, и что поход этот будет через Малую Русь. А Левобережье, откормившееся за годы правления Мазепы, но хорошо помнящее времена Руины, войны панически боялось. Страх потерять даже не жизнь (сколько ее, той жизни), а все нажитое, объединял всех, от крипаков до старшины. Боялся за накопленное и Иван Степанович. А поскольку всем было ясно, что своими силами шведа не отбить, гетман еще в начале 1707 года обратился к царю, прося царя выделить для защиты края хотя бы 10 тысяч регулярного войска, на что Петр ответил:
