– То-то я гляжу – идет, рот разинул. Москва – она настоящим княжьим, стольным городом только при Даниле Лександровиче стала. Он народ окрестный защитил. И оружием, и хитростью… Супротив татарских полчищ-то сила ведь не всегда помогает, приходится ужом виться. И князьям, и боярам. Да и простому селянину тоже… Зато, как поняли люди, что в Москве жить можно, так и повалили. Кремль-то всех не поместит, хоть и расширили его изрядно, аж до Неглинки. Так народ, вишь, где селится! – Дед Илья махнул в сторону Посада с такой гордостью, будто сам был по меньшей мере Юрием Долгоруким. Ну или Даниилом Александровичем.
– Вижу, – согласился Никита. – Народу – уймища!
– Да уж! Всякого ремесла люди! И всем место находится! Всяк при деле, от каждого польза! Вот так, паря! Такая она, наша Москва!
Никита кивнул. Хотя на языке так и вертелся ехидный вопрос: а что, во Владимире или Новгороде иначе? Но дед Илья просто дышал радостью и убеждением. Разочаровывать его не хотелось.
– Смотри! – частил старик, дергая парня за рукав. – Вот наш Посад. Видишь, людей-то тут сколько, людей! И всяк трудится на величие княжества Московского. Князь с дружиной по-своему, а мы по-своему. Зато все мы, как тот веник, – когда вместе, об колено не переломишь, а порознь – в пальцах захрустим.
Дед Илья от волнения даже руками размахивать начал. Наверное, в дороге поговорить было не с кем.
– Ты, паря, в Свято-Даниловский, на богомолье?
– Да.
– Заночевать-то есть где?
Никита пожал плечами:
– Да я привычный…
– И не думай! У моих заночуем! Мой младшенький на Подоле живет! Прохор-кожемяка. Не слыхал?
– Да я же первый раз тут, дед Илья. Кого я в Москве знаю?
– Вот и познакомишься!
– Да не нужно. Я сам как-нибудь.
– Обидеть хочешь? – делано нахмурил брови старик. – Нет, ты скажи – обидеть меня хочешь?
– Не хочу. Прости, дед Илья.
– То-то же! – Отец кожемяки улыбнулся до ушей. И вдруг закричал: – Нютка! Ты куда правишь?! Влево, влево заворачивай!
– Да заверну я, деда, – бросила девчонка, не оборачиваясь. – Забыл, как в прошлый раз на этой улице завязли?
– Да? Ну, ладно. – Илья обернулся к Никите: – На Подол нам надо. Это за Кремлем, как к речке спускаться. – И вновь начал сыпать словами. О том, как Москва строилась, как защищалась. Как рязанский князь Глеб жег и крепость, и ремесленные слободки. Как прокатились через город орды Батыя. Как уже совсем недавно, на памяти деда Ильи, хан Дуденя разорил Москву, великого вреда наделал, ограбил и в полон множество людей увел, и как князь Данила отстраивал потом столицу, как разбежавшиеся по лесам жители возвращались в Посад, восстанавливали мастерские и лавки. Как два года назад всем миром отбивали нападение тверского князя Михаила Ярославича. И ведь отбили. Так и убралась рать тверичей с воеводой Акинфом во главе прочь, несолоно хлебавши.
Вот тут Никита заинтересовался рассказом по-настоящему. Он начал понимать, почему озаботился Горазд, и если до сих пор какие-то сомнения терзали душу парня, то теперь он уверился – не зря отправил его учитель, ох, не зря. Он даже принялся задавать вопросы, чем несказанно обрадовал словоохотливого деда, и наслушался столько нелестного о тверском князе и его боярах, сколько и за десять лет не узнал бы, сидючи в лесной глуши.
Узнал бы и больше, но они приехали.
Телега остановилась напротив крепких, тесовых ворот.
– Дядька Прохор! – завизжала Нютка при виде здоровенного широкоплечего мужика, выглянувшего поверх забора.
А дальше Никита помогал выгружать тюки с коровьими шкурами. Потом парился в баньке вместе с дедом Ильей, кожемякой Прохором и его старшим сыном, Ванькой, уродившимся в отца и крупной костью, и саженным росточком. Ужинал «чем Бог послал», опасаясь с непривычки занедужить животом. И наконец уснул в сеннике, сытый, чистый и довольный, укрываясь овчинным полушубком. Последней его мыслью было: «Если не утратят москвичи хлебосольства и доброжелательности, то быть этому городу величайшим на Руси, головой всех народов и племен».
