Сания осталась одна. Волнение отца передалось ей, постепенно ею овладел страх. Она вздрагивала от каждого шороха. Раньше такого с нею не случалось. Она впервые ощутила острую, тоскливую боль — боль одиночества и страха. «Осталась совсем одна, одна на всем белом свете — ни отца, ни Кенже».
Вспомнилась угроза Каражала. Стало еще страшней. Она боялась ночной встречи с ним. Забилась в угол, сжалась в комок на груде старых одеял и подушек, не сводя глаз с дверного полога, боясь резких вспышек лучины, вздрагивая от каждого шороха.
…Каражал вошел в юрту совершенно бесшумно. От страха девушка не смогла произнести ни слова. Отбросив шлем и не гася лучину, он грубо схватил ее за плечи своими, словно отлитыми из железа пальцами. Она вырвалась из его рук и как кошка вцепилась в остов юрты.
— Отец, отец идет! — крикнула Сания неожиданно для себя.
Он отпрянул назад. Она схватила кинжал.
— Ты трус. А корчишь из себя льва. Уйди прочь!
— А где твой отец? Куда он ушел? — Каражал понял ее хитрость и медленно пошел к ней.
— Не будет и завтра. Он ушел проводить Томана. Они уехали в ставку батыров. Томан провидец. Он хочет поведать батырам мысли джунгар, чтобы наши сарбазы смогли понять все хитрости твои и джунгар!.. — внезапно вырвалось у нее.
Лицо Каражала стало бледным, злым. Он не старался скрыть своего гнева. Неожиданно выбил кинжал из ее рук и схватил ее за горло.
— Говори, говори, пастушья сука, возомнившая себя красавицей! Говори все, что знаешь!..
— Ничего я больше не знаю! — Сания вырвалась из его рук и отступила к выходу. — Не двигайся с места, иначе я так крикну, что люди разорвут тебя, — Сания прижалась к дверной раме не зная, как улучить момент, чтобы выскочить из юрты.
— По какой дороге они поехали?
— Не знаю.
— Давно они уехали?
— Давно. Тебе их не догнать!
— Ну это мы еще посмотрим! — он остановился у дверей и пригрозил: — Только посмей высунуть голову из юрты — зарежу! — и исчез в темноте.
Всю ночь Сания не могла сомкнуть глаз. Холодный пот выступил на лбу. Голова разболелась от страшной мысли: «Изменник! Предатель!» Впрочем, не сейчас родилась эта мысль, она и раньше чувствовала, что Каражал не тот, за кого выдает себя и за кого принимает его Манай. Чувствовала, но не думала об этом. Она просто, как женщина, ждала встречи с ним. Не сердце было виной тому, а желание хотя бы минутной ласки. Ведь она не святая, она, как все женщины степи, которые привыкают к простоте и грубости нравов. Только один человек считал ее чуть ли не святой, только один Кенже любил ее, боготворил ее, и она старалась быть в его глазах именно такой — чистой, недоступной. А если сказать правду, ей нравилось играть, наблюдать, как теряется и краснеет Кенже при встрече с ней… «Эх, эх… Кенже, Кенже, ягненок мой, и на кого я тебя чуть не променяла?! На врага твоего! А может… может… о, упаси аллах. Нет! Казни меня! Казни! Может, он убийца — твой убийца!» Сания вцепилась в волосы, чтобы заглушить рыдания, уткнулась в подушку.
Да, он настоящий убийца! Она видела его стрелу — стрелу убийцы. Она висит на стене у Маная. Это та самая стрела с надрезанным концом, которая находилась в кольчуге Каражала. Она заметила эту стрелу тогда, когда тот проклятый старик, загадочный Табан, рассказывал свои сказки, страшные сказки о коварной царице Ануле. Это он, Каражал, убил Накжана и теперь, как кровожадный шакал, поскакал по следам Томана. Но с Томаном уехал ее отец! Каражал догонит и убьет их…
Что же делать?! Бежать к Манаю… Рассказать ему обо всем. Но как? Как убедить его, если он спросит: права ли ты, дочка? А откуда ты узнала это? Сказать правду?.. Нет! Дед Манай слаб. Он не вынесет такого удара, он любит ее, как дочь, как подругу своего любимого сына Кенже.
Опять вспомнила слова Табана об Ануле. Страшные слова. Но Табан был прав. Сама Сания сейчас коварнее Анулы… Она стала сообщницей джунгар… Она такая же убийца, как Каражал. И пожар, и убийство — это плоды ее измены. Она поведала вражескому лазутчику тайну Маная. Но почему за ее грехи, за ее предательство страдает весь аул, весь их род, который вскормил ее, любит и балует ее?!
