Вистинг встал с места. Если Хаглунн хочет с ним поговорить, он поговорит. Не ради себя или Хаглунна, но ради тех людей, жизнь которых тот разрушил. Тех, кто так и не получил ответа на вопрос, что на самом деле произошло.
Через четыре часа Вистинг вышел из комнаты для допросов. Он вспомнил, как впервые вошел в такую комнату почти тридцать лет назад. Как он старался достучаться до мужчины, подозреваемого в угоне, и как спросил совета у старшего коллеги, а тот ответил, что нельзя научиться выбивать признание. Нужно было найти свой способ это сделать. Вистинг нашел свой путь. Его способ был мягким, спокойным, выжидательным. Он умел слушать, не показывая своих собственных эмоций, умел разделять чувства других людей, проявлять сострадание.
Когда он вошел в переговорную, воцарилась тишина. Весь отдел был в сборе и ждал ответов.
– Ну? – не вытерпел Хаммер.
Вистинг сел и подвинул протокол допроса полицейскому адвокату. Он заставил Хаглунна рассказать обо всем, что произошло, с тех пор, как он познакомился с Юнасом Равнебергом, когда они оба рыбачили на берегу реки. Двое мужчин, объединенные одиночеством, развили тихую и молчаливую дружбу. Допрос закончился тем, что Хаглунн рассказал, как убил своего друга, а потом схватился с Лине, когда убегал из его дома после безрезультатных поисков разоблачающего его видеофильма.
– Он практически поселился в доме Равнеберга тем летом, когда пропала Сесилия, – начал Вистинг. – Там было тихо и спокойно, как ему и нравилось. У Равнеберга была женщина, он почти все время жил у нее. Хаглунн чинил крышу, плотничал в амбаре и делал такие вещи, с которыми Равнебергу было не справиться. Ловил угря в реке, использовал коптильню, следил за овцами, Равнеберг держал тогда несколько голов.
– И еще он держал Сесилию в подвале, – выпалил Хаммер.
Вистинг кивнул.
– Равнеберг приезжал редко и всегда в одно и то же время. Тогда Хаглунн затыкал Сесилии рот и возил на машине, пока не мог снова запереть ее внутри.
– Именно так она смогла выкинуть кассету и рассказать, что с ней случилось.
– Когда его машину объявили в розыск, он спрятал ее в амбаре. Хаглунн собирался избавиться от нее насовсем, но, прежде чем он успел это сделать, его арестовали.
– Но ведь Равнеберг должен был ее найти. Почему он ничего не сказал?
– Он нашел машину, одежду, видеокамеру. Он даже нашел инициалы девушек на стене в подвале, но очень боялся быть во что-нибудь втянутым. Ведь Хаглунн использовал его подвал. Годом раньше похитил Эллен Рубекк, увез ее в машине Равнеберга. Хаглунна все равно бы осудили, хотя бы за дело Сесилии. Равнеберг выбрал то же решение, что и всегда. Оставил машину и сбежал от проблем.
– Так что же произошло?
– Хаглунн знал, что окурки, которыми располагала полиция, не могли ему принадлежать. Он стоял на перекрестке Гюмсеред и курил, пока ждал Сесилию, но не бросал там окурков. Когда дело вновь открыли, только одна вещь стояла между ним и миллионной компенсацией. Видеофильм. Он попытался убедить Равнеберга отдать его. Мы знаем, как все закончилось.
Вистинг видел по лицам вокруг себя, что коллегам нужно больше ответов, но решительно поднялся.
– Все здесь, – сказал он и ткнул в переданные принесенные бумаги. – Все детали.
Хаммер встал с места и проводил его до двери.
– Еще кое-что, – сказал коллега. – Кто из нас это сделал? Кто подкинул фальшивое доказательство?
Последовавшую за вопросом звенящую тишину можно было потрогать руками. Все глаза были обращены на Вистинга. Озвученное им имя вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Он видел, как полицейские потрясены и как осколки имени оседают и становятся осязаемыми.
Прежде чем ему начали задавать следующие вопросы, он вышел из переговорной и закрыл за собой дверь. Отправился домой, не чувствуя практически ничего. Ни радости, ни злости.
Выложенная камнем площадка перед домом была усеяна поломанными ветками и гнилой листвой. Он припарковал машину и вышел из нее. Сейчас его никто не ждал дома. Сюзанне ушла из его жизни. Снова ему придется ложиться спать одному, просыпаться одному. Есть одному. Почему же так сложно делить с кем-то жизнь? Разве он не может быть еще кем-то, кроме полицейского?
