Когда Козимо слышит топот карабинеров в армейских ботинках, пришедших его арестовать, когда слышит лязг затворов, он не пытается бежать, не достает оружие. Он встает перед зеркалом. Под краном смачивает расческу, зачесывает назад волосы со лба и собирает их в хвост на затылке, оставляя несколько прядей лежать на шее. На нем темная водолазка и черный плащ. Козимо Ди Лауро наряжается до комичного по-гангстерски, в стиле ночного убийцы, и спускается по лестнице с гордо поднятой головой. Он хромает: неудачное падение с мотоцикла несколько лет назад и покалеченная нога — подарок на память о том дне. Но Ди Лауро предвидел и это. Опираясь на плечи ведущих его карабинеров, он скрывает свой недостаток и идет обычным шагом. Новые главнокомандующие неаполитанских преступных коалиций не похожи на типичных «хозяев района»: никаких выпученных безумных глаз, как у Кутоло, они не ведут себя как Лучано Лиджо и не изображают пародию на Счастливчика Лучано и Аль Капоне. «Матрица», «Ворон», «Криминальное чтиво» быстрее и доходчивее дают понять, чего боссы хотят и что из себя представляют. Это общеизвестные шаблоны, которые не нуждаются в дополнительных пояснениях. Внешний эффект важнее, чем тайный язык подмигиваний или какие-нибудь местные легенды о преступниках. Козимо чуть опускает подбородок, не отрываясь смотрит исподлобья в объективы фото- и телекамер. Он не может позволить схватить себя, как Бруску, который предстал перед полицией в поношенных джинсах и заляпанной рубашке, не паникует, как Риина, которого мигом втолкнули в полицейский вертолет, не появляется, как Миссо, босс района Санита, с удивленным и заспанным лицом. Козимо был воспитан в обществе, ждавшем зрелищного представления, и умел играть свою роль. Он похож на воина, впервые в жизни решившего сделать передышку. Кажется, это расплата за излишнюю смелость, чрезмерное рвение на поле битвы. Лицо мафиозо — лицо воина. Кажется, это не арест, а просто смена дислокации. Он знал, что, начав войну, лишь приблизит свой арест. Но выбора не было. Война или смерть. И арест главарь преподносит как свою победу, как символ мужества, велящего отринуть какую бы то ни было помощь или покровительство, лишь бы сохранить клан и его строй.
Местные жители не могут спокойно смотреть на происходящее. Начинается погром, разбивают машины, в бутылки наливают бензин, поджигают и бросают. Эта групповая истерика нужна не для того, чтобы сорвать арест, как могло бы показаться, но для предотвращения вендетты. Чтобы не было и тени подозрения. Это знак для Козимо, что его не предали. Никто его не выдал, тайное убежище раскрыли не соседи по дому. Это масштабное действо — в своем роде мольба о прощении, служба во имя искупления грехов, где жертвенный алтарь выстроен из тлеющих полицейских машин и перевернутых мусорных контейнеров, над которыми висит черный смог от горящих покрышек. Если Козимо что-то заподозрит, то они даже вещи не успеют собрать: на них обрушится очередное беспощадное наказание — гнев его соратников.
Через несколько дней после ареста наследника клана его лицо, вызывающе глядящее в телекамеры, появляется на заставках в мобильных телефонах десятков мальчишек и девчонок — учеников школ Торре-Аннунциаты, Куарто, Марано. Провокационный поступок, самое обычное подростковое сумасбродство. Конечно. Но Козимо знает об этом. Именно так надо действовать, чтобы тебя признали главным, чтобы завоевать любовь толпы. Здесь необходимы экраны телевизоров и газетные страницы. Важно даже то, как ты собираешь волосы в хвост. Козимо — наглядный пример нового предпринимателя Системы. Это новая буржуазия, ни перед чем не останавливающаяся, движимая одним-единственным желанием: господствовать во всех секторах рынка, все прибрать к рукам. Ни от чего не отказываться. Для них сделать выбор не значит ограничить свое поле деятельности, лишить себя других возможностей. Только не для тех, кто воспринимает жизнь как возможность получить все, рискуя безвозвратно потерять то, что есть. Они готовы на любые лишения, готовы сесть в тюрьму, умереть. Лишь бы не отказываться. Хотеть всего и сразу и получить как можно раньше. Вот та притягательная сила, которую и олицетворяет Козимо Ди Лауро.
