Биби, едва увидев его, подпрыгнула и вскарабкалась на фанерные ящики, чтобы с них допрыгнуть до края окна. Телегон сразу нырнул прямо в огромный цветник и тут же растянулся во весь рост на теплой земле. – Что там такое? – встрепенулся Телемах, не успевший понять, чего хочет песчанка.
– Плохо пахнет, ой-ой-ой, плохо пахнет свиньей, – ответила Биби.
Телемах невольно втянул носом воздух – он ничего такого не замечал. Но Биби даже не успела договорить: она выпрыгнула буквально в пустоту, упав на раскидистый куст гортензий и уцепившись за него изо всех сил.
Ухватившись за стебли растения и легко спустившись по ним на землю, она сразу же оказалась перед Телегоном.
Тот двумя пальцами – большим и указательным – сжал ей шею, подняв с земли. Биби бессильно задрыгала лапками.
– У тебя, вижу, проблема… – тихонько прошептал Телегон.
– Хочешь себя перехитрить? Это твою проблему надо решить.
– А знаешь, я ведь могу тебя и убить.
Вдруг со стороны берлоги донесся голос. Гомер! – Биби? Ты где?
– Против нас ты настроен напрасно: хочешь вредить нам, а это опасно! Вспомнить нужно тебе кое-что. Тогда и утихнет твой гнев, а не то…
Тут она вывернулась, быстро перепрыгнула на стену и юркнула внутрь берлоги. Телегон выпрямился, прислушиваясь, слегка озабоченный словами маленького грызуна.
– Ах вот ты… А где была? – воскликнул Гомер.
– Эх, такому Добрячку вмазать бы по пятачку…
Гомер и Телемах ошарашенно переглянулись.
– Добрячок всего лишь свинья, – ответил Гомер грубее, чем ему хотелось. – И к тому же мертвая свинья.
И он протянул песчанке тыквенное зернышко. Она, не обидевшись, жадно принялась его разгрызать.
– Тебе, наверное, хочется взглянуть на студию моего отца? – вдруг спросил Гомер у Телемаха.
– Да, – вздохнул тот.
Невольно ответив сразу, он все же засомневался. – А твоя мама? – пробормотал он.
– Легла спать. А я стянул ключ из ее кабинета.
Они вышли из берлоги, стараясь двигаться как можно тише. Биби держалась настороже: сидя у Гомера на плече, осматривала окрестности. Опускалась ночная мгла, на закатном небе, исполосованном длинными розовыми и оранжевыми полосами, колыхались чернильно-темные тени густых дубовых и сосновых крон.
Телемах невольно восхитился столь живописной картиной природы, в отличие от Гомера, которому было не до этого: он был сосредоточен и чуточку взволнован.
Гомер вставил ключ в замок и, затаив дыхание, открыл дверь. По спине вдруг побежали мурашки: ему показалось, что под экраном что-то – или кто-то? – шевельнулось. На несколько секунд он даже поверил, будто один из актеров цирка Итаки проник сюда тем же загадочным способом, как вышло с ним самим и Биби две недели назад. От безумной надежды, что это отец нашел способ вернуться, его сердце забилось чаще.
Слегка дрожащей рукой он зажег свет. Никого не было. Только тот же удручающий беспорядок и странная уверенность, что здесь, в этом месте, может случиться все что угодно.
– Я вспоминаю… – прошептал Телемах, подумав о пяти прошедших годах. – Я был так напуган…
– И было чем, – отозвался Гомер.
Телемах прошел в студию и опять стал взволнованно осматривать то место, где впервые ступил на эту незнакомую землю, словно уцелевший после кораблекрушения. Он мягко, нежно гладил рукой все, что видел перед собой: монтажный столик, обрывки пленки, закрытые металлические коробки с чистой или уже отснятой пленкой, очки Давида Пима.
Вдруг лампочка на потолке начала потрескивать, свет замигал. Оба мальчика, испуганные, невольно прижались друг к дружке, впившись взглядами в лампочку, ища на ней комара или другую мошку, неосторожно подлетевшую слишком близко к раскаленному стеклу.
И тут свет погас совсем, погрузив студию во мрак.
