«Поправляется? От чего?»
— Я не могу двигаться, — тяжело дыша, пробормотала она.
— Тебя забинтовали и привязали к кровати, Валентина. Поэтому ты не можешь двигаться. Но доктора говорят, что ты поправляешься, дорогая.
Сбитая с толку, перепуганная, Валентина покачала головой и тотчас же почувствовала острый, как удар ножа, приступ боли где-то в ногах.
— Не пытайся двигаться. Доктор Фелдман минут через десять придет и поговорит с тобой.
— Доктор? — Валентина облизала сухие потрескавшиеся губы. Горло болело и саднило. Она слышала странный звук «блип-блип-блип». Разве она в больнице? Короткие вспышки проносились в ее мозгу. Что-то связанное с танцем казаков.
Затем огромная волна изнеможения опустилась на нее, снова погружая в пучину бессознания.
— Валентина, не засыпай. Проснись, дорогая. Ты должна проснуться. С тобой все будет хорошо.
— Нет, нет, я так хочу спать, дайте мне выспаться, — пробормотала Валентина, удаляясь в спасительную тьму.
— Что мы будем делать, если она парализована? — Пичис, стиснув руку Эдгара, выразила словами свои страхи.
Они находились в комнате для гостей, предназначенной родственникам знаменитых пациентов. По телевизору каждый час передавались последние новости, а также повторные показы ужасной сцены падения.
— Дорогая, никто не сказал нам, что она парализована, — в четвертый раз уверял жену Эдгар. — Ее оперировали лучшие врачи в стране… в мире. И она попала к ним вовремя. Здесь есть вся новая техника для восстановления перелома дисков… мы должны миллион раз благодарить Бога за то, что ее спинной мозг не был поврежден, а только задет.
— Но врачи могут допускать ошибки, они не боги, — беспокоилась Пичис.
— Детка, здесь лучшие врачи.
— Мистер и миссис Ледерер?
— Да, да, да! — вскочив, закричал Эдгар.
К ним, сердечно улыбаясь, подошел доктор Фелдман.
— Превосходные новости, мистер и миссис Ледерер. Валентина пришла в сознание, и мы стабилизировали ее состояние. Предварительные исследования показывают, что она сохранила чувствительность конечностей и может ими слегка шевелить.
— О, слава Богу, — заплакала Пичис.
— Руки и ноги? — резко спросил Эдгар.
— Да. Мы еще подержим ее в неподвижности неделю или дней десять, а потом она сможет начать понемногу передвигаться с помощью специального приспособления, поддерживающего спину.
Эдгар с тревогой смотрел на врача:
— Доктор, Валентина — танцовщица.
— Со временем она сможет заняться аэробикой, если захочет, но сначала будет долгий период физиотерапии. Все зависит от того, как пойдет процесс выздоровления. Мы пока не можем делать дальнейших прогнозов.
Когда врач ушел, Пичис снова опустилась на кушетку и с ужасом посмотрела на мужа.
— Эдгар! Ты понял, что он только что сказал нам? Он сказал «аэробика». Она, возможно, никогда не сможет снова профессионально танцевать.
— Пока с ней все в порядке, — хрипло сказал Эдгар. — И это самое важное.
Кит Ленард видел через окно, как сотни поклонников неустанно бродили по лужайке в ожидании новостей о Валентине. Охранники прогоняли их, но они снова возвращались.
Он перевел взгляд на бледное лицо Валентины, лежащей на больничных простынях, волосы ее были заплетены в две косы. На ней был надет легкий пластиковый жакет поверх хирургических перевязок. Все лицо ее было покрыто синяками и распухло. Особенно большой голубовато-желтый синяк красовался на скуле.
Он придвинул к кровати стул и осторожно коснулся ее правой руки, опасаясь, что даже легчайшее прикосновение может причинить ей боль.
— Вэл, — прошептал он. — Это я, Кит. Я здесь.
— Привет, дорогой, — сонно пробормотала она. — Извини… Мне только что сделали обезболивающий укол… после них я куда-то плыву…
— Все в порядке. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я очень люблю тебя, Вэл. И хочу тебе сообщить, что фильм благополучно упакован в коробку, — продолжал он. — Нам удалось склеить эти две части эпизода-мечты, вышло замечательно. В паре трюков мы снимем дублершу. Никто не заметит подмены.
— Хорошо. Это очень хорошо, — прошептала она. — Держи меня за руку, Кит. Я никогда не думала…
Через несколько секунд веки опустились, и ее как будто унесло течением. Он смотрел на нее, и сердце его сжималось от боли. Какой хрупкой она выглядела, кожа была почти прозрачной. Она казалась совершенно беспомощной.
