— Я довольна своей карьерой, — ответила она.
— Да, и это замечательно, но, Вэл… Я говорю о достижении более высокого уровня. Стрейзанд или Стрип знают девяносто девять и девять десятых процента жителей цивилизованного мира.
Валентина засмеялась.
— Это больше похоже на роман Джекки Коллинза, чем на реальную жизнь.
Даффи долго смотрел на свою чашку, затем поднял глаза на нее.
— Признаю, это большая игра. Мы не можем с уверенностью сказать, как пройдет проба. Роль предусматривает много танцев, но мне сказали, что у вас есть танцевальная подготовка — современный танец и классика. Верно? Ваша мать была прима-балерина Большого театра, так? Это у вас семейное.
Она кивнула, вспоминая десять лет уроков, когда Пичис и Эдгар настояли, чтобы она занималась три раза в неделю. Нервная дрожь волной прокатилась по телу. Бродвейский мюзикл? Если он станет хитом, она больше не сможет давать концерты и ездить на гастроли. Ей придется оставаться на одном месте и снова стать нормальным человеком, а не неистовой «рокершей».
— Послушайте, — продолжал Даффи. — Я хочу представить вас профессионально. Вот почему я здесь. Прослушивания начнутся в Нью-Йорке через два дня. Я сказал Киту Ленарду, что у меня есть для него большой сюрприз. Этот сюрприз — вы. Надеюсь, вы меня не подведете. Я знаю, было самонадеянно с моей стороны поступать так, прежде чем я не поговорил с вами, но, Вэл… У меня основания так предполагать.
— Я подумаю.
— Хорошо, подумайте. Размышления полезны для души. Вы позвоните мне завтра утром, хорошо?
— Я не уверена, что смогу.
Он протянул ей сценарий.
— Прочтите, пожалуйста. Вот все, о чем я прошу. Я не собираюсь давить на вас, во всяком случае, не очень сильно. Но, пожалуйста, позвоните мне завтра и сообщите, что надумаете.
Сидя в своем лимузине по дороге в отель «Беверли-Хиллз», Валентина не смогла устоять против искушения открыть и пролистать сценарий в голубой обложке. Это была пьеса о русской княгине, застигнутой революцией, и главная героиня, Тамара — сильная и темпераментная женщина, — отчаянно боролась, чтобы добиться желаемого, и достигла цели.
Когда лимузин остановился перед отелем, сердце Валентины билось сильнее. Она уже полюбила Тамару. Ее восхитили и блестящий общий замысел, и остроумные диалоги, и особенно песни. Любая из них могла стать хитом.
Десять минут спустя, она принимала гостей, извиняясь за опоздание. Смеялась, рассказывала забавные случаи о гастролях, а голова была занята совсем другими мыслями.
Бродвей!
Она не сомневалась, что сможет исполнить любую песню. Это не проблема. Но в состоянии ли она играть? Удастся ли ей раскрыть свою индивидуальность, выступая на сцене перед публикой? И, что еще важнее, сумеет ли она танцевать? Во время гастролей ей приходилось исполнять хореографические номера, но Валентина понимала, что она не готова для настоящего танца.
Когда ушел последний гость, она погрузилась в сценарий и, просидев над ним почти до зари, отложила его, когда первые лучи солнца коснулись занавесок ее комнаты. Она раздвинула их и вышла во внутренний дворик, откуда открывался вид на сказочные лос-анджелесские огни, начинавшие постепенно меркнуть.
Валентина задумчиво смотрела на линию горизонта и не могла принять решения. Даффи прав, пьеса замечательная. Но как быть с «Голубыми Орхидеями»? Она сможет иногда выступать по радио и телевидению и делать записи на студиях. Ансамбль не уйдет из поля зрения публики. Но как быть с Орхидеей? Что ей сказать?
Она сонно потерла уставшие глаза. Еще только половина шестого, слишком рано, чтобы звонить Даффи. Наверное, стоит попытаться уснуть хоть на несколько часов. Может тогда ее мысли прояснятся.
Уснула она почти тотчас же, и знакомые сны нахлынули и заполнили ее возбужденный мозг. Она снова была маленькой девочкой в поезде, с грохотом мчавшемся по Кавказским горам.
— Миша! — закричала она во сне. — Михаил! Михаил!
Афганистан. 1983
Лазурное небо аркой раскинулось над головой, как раскаленная чаша, опрокинутая над серовато-зелеными горами Гиндукуш, которые протянулись вплоть до горизонта и далее до Гималаев. Воздух, казалось, дрожал от зноя.
