Оставалось несколько минут до поднятия занавеса. Рабочие сцены заняли свои места, костюмеры добавляли последние аксессуары к бальным нарядам танцовщиков, парикмахеры опрыскивали лаком прическу Валентины и актеры с нетерпением ждали своей очереди. Вдобавок там же находилось еще пять человек, одетых в темные деловые костюмы. Кит знал, что это агенты ФБР.
Кит подавил вспышку раздражения, обвиняя себя за то положение, в котором они оказались.
Он разыскал Пита Мадзини, устроившего последнее серьезное совещание со звукорежиссером.
— Пит, — настойчиво сказал он. — Мы должны отложить премьеру. Недели на две.
— Отложить? — в изумлении воззрились на него Мадзини и звукорежиссер.
— Вы ничего не будете откладывать, — прогремел голос у него за спиной. Кит ощутил, как что-то уперлось ему в бок сквозь ткань вечернего пиджака. Пистолет.
Он повернулся. Херб Каннелл мрачно взирал на него.
Аранья увидела, как сенатор Уиллингем в сопровождении двух телохранителей занял свое место в первом ряду.
Ее цель! Она пристально наблюдала за ним со спины, рассматривая ниспадающие в некотором беспорядке серебристо-белые волосы — все точно так, как на газетных фотографиях и как она сама видела, когда дважды посещала парламентские слушания.
Она окинула взглядом зал, обращая внимание на каждую деталь, но глаза ее невольно все время возвращались к Уиллингему. Не очень-то он общительный, — заметила она про себя. Он почти не разговаривает со своими спутниками. Обычно он более разговорчивый. Может, волнуется за свою подружку?
Балалайка добавила печальный оттенок к звукам рожков, флейт и кларнетов.
Аранья снова посмотрела на свою мишень, он сидел слишком напряженно. И волосы у него какие-то странные. Встревожившись, она скосила глаза на сидящих вокруг нее в первом и втором ряду людей.
Что-то было не так.
Слишком много мужчин по сравнению с женщинами, а все мужчины выглядят… Она снова обратила взгляд на сенатора и теперь поняла, что белые волосы — это парик. «Maeicones!28]» — выругалась про себя Аранья. Волна ослепляющего гнева охватила ее, разрушая ледяное спокойствие. Человек в первом ряду вовсе не сенатор Уиллингем, но кто-то одетый и загримированный под него, возможно на нем пуленепробиваемый жилет. Люди вокруг — явно агенты ЦРУ или ФБР, и половина публики в первых пятнадцати рядах тоже.
Ее надули!
Пылавший в ней вулканический гнев вырвался наружу. Они думают, что она дура! Дрянь, puta[29]! Que cabrones[30]!
Годы унижений и кровавых сражений в barrio в Буэнос-Айресе внезапно прорвались бурным потоком.
Взбешенная так, что ее мозг как будто превратился в красное пламя, способное только уничтожать, Аранья сунула руку в карман за пистолетом. Она не стала доставать его из пальто, а только приподняла дуло. Встала и прицелилась в спину, туда, где кончается пуленепробиваемый жилет. Пистолет чуть слышно кашлянул.
Опоздавшие все еще ходили по проходу и рассаживались. Солист-саксофонист присоединился к оркестру. Никто не слышал выстрела.
Михаил думал о матери, вспоминал, как болел в детстве лихорадкой, а она обтирала его влажной губкой и гладила бледными прохладными пальцами. Внезапно что-то ударило его в спину с такой силой, что он согнулся.
На секунду тело его как будто оцепенело, а затем охватила волна такой боли, что он стал терять сознание.
— Меня ранили, — с трудом выдавил из себя Михаил, прежде чем уронил голову на колени.
Аранья, воспользовавшись неразберихой, — люди все еще разыскивали свои места, небрежно прошла по проходу, поспешно пересекла фойе, поднялась на балкон и зашла в мужской туалет, где она припрятала одежду и другие принадлежности для маскировки.
В туалете находилось четверо мужчин, но ни один из них и не взглянул на нее. Аранья прошла в последнюю кабинку, где в закрытом стенном шкафчике лежали ее вещи. Она взломала замок и достала одежду, которую положила сюда накануне: женское голубое пальто, недорогое черное трикотажное платье, туфли на высоких каблуках, жемчужные бусы и серьги — вечерний наряд служащей. Здесь же были рыжеватый парик, темные очки, зубные протезы, грим и еще один билет на ярус.
